Читаем Наступление продолжается полностью

С наблюдательного пункта Бересова переднего края не было видно в снежной ветреной мути. Но и сквозь вой вьюги был слышен беспорядочный треск ружейной и пулеметной стрельбы, гулко и часто били орудия. Противник не прекращал сопротивления.

С дороги из-под разбитых автомашин и повозок все еще палили какие-то осатаневшие от отчаяния гитлеровцы. Им уже некуда было отступать, и поэтому они дрались так исступленно, еще надеясь на что-то, а может быть уже не надеясь ни на что, даже на то, что каждая выпущенная ими пуля на какую-то долю секунды оттянет приведение в исполнение приговора над всей их ордой.

Выполняя приказ Бересова, батальоны поднялись и двинулись вперед. Пехота, развернувшись широкими цепями, шла к оврагу, вдоль которого кипели черные и белые дымы разрывов, мешаясь со снежными вихрями метели. Правее, в степи, там, где наступал соседний полк, сквозь вой метели и треск выстрелов все громче и громче слышалось раскатистое «ура» — сосед тоже поднялся в атаку.


Старший лейтенант Бобылев, к удивлению своему, оказался не только жив, но и невредим, хотя в последнем он еще сомневался: на спину и ноги давила огромная тяжесть. Рухнувший дощатый потолок сарая притиснул его к земле. Бобылев уперся руками в землю и попытался выбраться, но не смог.

Неподалеку, из-под обломков, выкарабкался Уйзенбаев. В его иссиня-черные густые волосы набилась труха, на подбородке виднелась кровь.

Сержант подбежал к Бобылеву:

— Живой, товарищ старший лейтенант?..

— Живой, — отозвался замполит.

Уйзенбаев ухватился руками за доски обвалившегося потолка и помог Бобылеву освободиться. Бобылев поднялся и огляделся кругом. Сарая не было. Кругом лежали бесформенные обломки стены, переломанные балки, битая черепица. Уцелел только угол стены, под которым оказались Бобылев и сержант.

— Где остальные? — спросил старший лейтенант.

— Там… — хмуро кивнул сержант на груды обломков. — Копать надо…

— Может, живой кто? Давай быстрее!

Замполит ухватился за конец балки, торчащей из мусора, намереваясь своротить ее в сторону. Сержант тоже навалился, чтобы помочь, но вдруг торопливо припал к земле и дернул старшего лейтенанта за полу полушубка:

— Немцы!..

Около «фердинанда», в двадцати шагах от сарая, торопливо возились немецкие танкисты в черных комбинезонах, налаживая гусеницу. На разбитый сарай они не обращали никакого внимания.

— Граната есть? — шепотом спросил Бобылев.

— Нет, — виновато ответил сержант, — все израсходовал.

— Вот положеньице. Враг рядом, а бить его нечем…

— На ура возьмем, а? — прошептал сержант, выискивая глазами, что бы такое схватить в руки. Его автомат остался под обломками.

— Зачем на ура? Лежи!..

Бобылев вытащил из кобуры пистолет и, не надеясь на меткость своей стрельбы, прополз вперед. Уйзенбаев полз рядом. Осторожно приподняв голову, Бобылев упер локоть в землю и, щурясь от ветра, бьющего снегом в глаза, тщательно прицелился и выстрелил в одного из танкистов. Танкист упал. Два других, бросив инструмент, побежали. Бобылев без передышки выпустил им вслед всю обойму, но не попал. Перед его глазами мелькнула фигура Уйзенбаева и скрылась где-то впереди, заслоненная летящим снегом.

Бобылев вскочил, побежал следом. Но где ему было в его годы угнаться за молодым! Сержант уже прыгнул на спину одному из немецких танкистов и повалил его. Другой успел скрыться. Бобылев подбежал к сержанту. Уйзенбаев сжимал горло врага обеими руками. Только тогда, когда пальцы гитлеровца, опрокинутого лицом вниз, перестали скрести по снегу, Уйзенбаев разжал руки и встал. В его зло сощуренных раскосых глазах еще металось черное пламя.

— Что ж ты его так? — укоризненно сказал Бобылев, вкладывая пистолет в кобуру. — Надо было в плен взять.

— Он не сдавался! — тяжело дыша, ответил Уйзенбаев, пятерней сбрасывая со лба спутавшиеся тяжелые черные волосы. — Он мне пушку раздавил, а я его брать буду!..

— Ничего, пушку новую дадим, не горюй! Пошли.

Они вернулись к развалинам сарая и поспешно начали разбрасывать обломки. Но откопанные ими оба артиллериста оказались мертвыми…

Замполит вынул их документы: серенькие красноармейские книжки, аккуратно сложенные справки о награждениях, комсомольские билеты.

— Орлы, — помолчав, промолвил он. — Хорошо воевали… И ты, Уйзенбаев! Домой твоим в Казахстан напишу.

— Расчет хорошо воевал. А пушка? Ай какая пушка была!.. — Уйзенбаев горестно вздохнул. Он медленно повернулся к мертвым друзьям. Потом спросил Бобылева: — Разрешите свою батарею искать?

— Иди, — ответил Бобылев, — а командиру батареи я про вас сам расскажу.

Замполит решил снова пойти в роты. Он видел, как в поле, где темнела неподвижная громада первого «фердинанда», видимо уже подбитого другими пушками, двигались согнутые фигуры в серых шинелях. Батальон шел вперед.

Еще падал в наступающей цепи то один, то другой солдат, срезанный вражеской пулей, но уже было ясно, что бой идет к концу и нужен только последний рывок, чтобы завершить его.

Стараясь не отстать от первого батальона, и остальные поднялись и пошли вперед.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза