Наступление продолжается

Страх стал сковывать руки немцев, когда увидели они, как сквозь снежный вихрь и огненные струи пулевых трасс приближаются к ним цепи советской пехоты. Многие бросали оружие и, затаясь меж убитыми, прикидывались мертвыми. Они боялись ярости атакующей русской пехоты: солдаты сгоряча могли прикончить, даже не заметив поднятых рук.

Когда цепь бойцов, пересекая дорогу, подошла совсем близко к оврагу, все артиллеристы и минометчики по приказу Бересова прекратили огонь. В поле внезапно стало тихо. Слышно было только, как посвистывала метель, да и она начинала умолкать.

Подавленные только что отбушевавшим артиллерийским вихрем, уцелевшие немцы сбились на дне оврага.

Снегирев и Алексеевский, на окраине Комаровки догнавшие свою роту, сейчас шли в цени своего отделения, нетерпеливо поглядывая вперед, на недалекую овражную кромку, над которой ветер взвихривал снег.

— Ну, кажись, точка, — проговорил Алексеевский, когда до оврага осталось совсем немного.

— Смотри, еще влепит откуда! — Снегирев не доверял внезапно наступившей тишине.

Они подошли к оврагу и остановились, не дойдя нескольких шагов до его края.

— Ложись! — скомандовал Снегирев, видя, как сержант Панков и Петя Гастев, шедшие чуть впереди, залегли.

Сзади заскрипели по снегу чьи-то шаги. К солдатам приближался младший лейтенант Алешин. Петю удивило, почему лейтенант идет во весь рост, не пригибаясь.

— Пошли со мной, товарищи! — позвал Алешин Панкова и Гастева, поравнявшись с ними.

Они приблизились к краю оврага. Внизу чернела густая масса вражеских солдат, машин, лошадей и повозок. Словно гигантская метла смела сюда с полей и дорог все, что осталось от окруженных немецких частей, все, что еще дышало и копошилось, что еще не лежало и не стыло в степи. Только в той части оврага, которая видна была Алешину и его спутникам, можно было насчитать не меньше тысячи немцев. А сколько их было в окрестных оврагах, лощинах, лесах, в степи, на дорогах — всюду, где приходилось им теперь прекращать бессмысленное сопротивление?!.

— А ну, студент, ты по-ихнему хорошо знаешь? — кивнул Алешин Гастеву. — Скажи им, чтобы вылазили!..

Петя, волнуясь, крикнул вниз:

— Эй, вы там! Плен, гефанген! Давай, давай!

И хотя во всей его речи было только одно немецкое слово, в овраге все поняли сразу. Кое-где над плотной толпой врагов поднялись белые платки и тряпки, и вот один за другим, нерешительно подымая руки над головами, испуганно глядя перед собой и озираясь назад, идут ли за ними другие, немцы стали подыматься наверх по крутому склону.

— Ух ты, сколько их! — удивился Алешин, увидев толпы немцев, вылезающих из оврага. — Что мы с ними делать будем? Их же конвоировать надо…

К оврагу один за другим подходили наши солдаты. Еще настороженные, держа оружие на изготовку, они молча смотрели на теперь уже неопасных завоевателей, копошившихся внизу.

В поле уже стояла большая толпа сдавшихся немцев. Толпа эта с каждой минутой росла. Когда все пленные были выстроены, старший лейтенант Гурьев с батальонным писарем начали их подсчет и сортировку. Снегирев, вместе с другими стоявший вблизи, увидел, что Алексеевский ходит вдоль строя пленных, внимательно вглядываясь в их лица.

— Кого ищешь? — спросил Григорий Михайлович, подойдя к Алексеевскому.

— Своего ищу.

— Какого своего?

— А бог шельму метит. Комендант, который в нашем селе избы с людьми пожег.

— А найдешь, так что ж?

— Уж как хотите, он — мой.

— Пленных нельзя трогать.

— То ж немец, палач, злодей!

— Обожди! — остановил его Снегирев. — На каждого злодея суд будет. А всех немцев нельзя под одно равнять. Фашисты — это точно немцы, да не все немцы — фашисты.

Смеркалось. Все вокруг, такое белое днем, становилось серым. Метель понемногу стихала, но все еще катились шелестящие снежные волны поземки.

По улице Комаровки не спеша шагал Бересов в сопровождении Ириновича и адъютанта, вооруженного, как всегда в бою, автоматом. Бересов только что покинул свой наблюдательный пункт: делать там уже было нечего. Бой кончился, и полк, как и десятки других полков, всего час назад бывший в самой гуще сражения, внезапно очутился далеко в тылу, за много километров от передовой. Фронт внутреннего кольца с утра быстро суживался — от деревни к деревне, от рощицы к рощице, от овражка к овражку. В конце концов петля окружения окончательно захлестнулась в овраге за Комаровкой.