Настырный

Забыв обо всем на свете, я бросился в самую чащу. Выстрел. Еще выстрел. Похоже, Якуб расстрелял уже все патроны. Но почему Курбан не стреляет? Ранен? Убит?

Локтем прикрывая глаза от колючих веток, я ломился сквозь заросли гребенчука. Споткнулся, упал. Снова вскочил. Послышался шорох. Я замер. Может, зверек? Нет, шорох слишком громкий. То затихает, то слышится снова.

Я метнулся за куст.

Шорох становился все слышнее, все громче. Сейчас! Сейчас он появится… Я крепко сжал наган. Сердце не помещалось в груди, рвалось наружу.

Якуб вышел из зарослей. Остановился, тяжело дыша. Прислушался. В руке он держал нож, нагана у него не было. Значит, патроны кончились. От этой мысли стало легче на душе. Я следил за Якубом, не торопясь обнаружить себя.

Роскошную новую шапку он потерял, волосы его беспорядочно падали на лоб. Пояса не было, и казалось, что халат ему велик. Не выпуская ножа, Якуб тыльной стороной ладони вытер лоб, потом, зажав нож в зубах, скинул халат и отбросил его в сторону. Снова взял нож в руку и настороженно огляделся. Я вышел из засады.

— Ни с места!

Якуб не глядел мне в лицо, он видел только наган, направленный ему в грудь. Смертельная тоска была в его взгляде.

— Бросай нож!

— Не брошу!

— Бросай, или я стреляю!

Якуб зарычал от бешенства и, рухнув на колени, по самую рукоятку вогнал нож в землю.

— Стреляй! — крикнул он, глядя на меня снизу вверх. — Стреляй, раз твоя взяла! Наш спор окончен!

— Окончен? Так. И кто прав?

Он медленно поднялся, отряхнул песок с колен.

— Тебе просто повезло. Я допустил оплошность. Нужно было сразу выдать тебя Осман-баю. Ты бы уже валялся на площади рядом со своим дружком. Ладно, молчи. Знаю, о чем ты спросишь: зачем я Сапара застрелил? Да, я мог его спасти. Одно мое слово, и парня отпустили бы, а тебя арестовали. Ты во всем виноват, — Якуб наклонился и выдернул из земли нож. — Ты нечестно играл. Я не велел арестовывать тебя только потому, что мне хотелось решить наш спор. Эти бараны послушно пошли бы за нами. А ты подговорил, запутал их.

— Нет, Якуб, ты просчитался! Дело в том, что мы не бараны. Все было ваше: оружие, деньги, законы. А народ не побоялся вас. Вас выгнали из деревни. Ты проспорил, Якуб!

— Ладно, стреляй!

— Нет, я не буду стрелять. Идем в деревню, пусть тебя судит народ.

— Еще чего! Можешь тащить мой труп, но сам я туда не пойду!

— Кому нужен твой труп? Ты должен ответить народу. Бросай нож! Идем!

— Нет, не дождешься! Лучше сдохнуть, чем держать ответ перед этими тварями!

— Ты должен держать ответ. И будешь!

— Стреляй, стреляй, говорю! Не убьешь, сам тебя прикончу!

Он перехватил нож, пригнулся, готовясь к прыжку…

— Ни с места! — крикнул я.

— Стреляй! — прохрипел Якуб, рванувшись ко мне. И я выстрелил.

Якуб выгнулся, откинул назад голову, потом медленно повернулся и рухнул…

И вот он лежит передо мной на земле, устремив в небо мертвые глаза. Говорят, если человек умирает с открытыми глазами, значит, не исполнились его желания. Кровь людей, убитых им во исполнение этих желаний, пала на его голову.

Из кустов выскочил Вели с винтовкой в руках. Увидев лежащего на земле Якуба, он остановился и перевел дух. Вели был весь мокрый, шапка съехала на брови, глаза сверкали. Лицо покрыто кровавыми ссадинами.

— У, проклятый… — процедил он, с ненавистью глядя на Якуба. — Такого парня сгубил! И у Курбана рука прострелена.

— Ничего… Больше он уже никого не убьет и не искалечит!..

В деревню мы вернулись все вместе, ведя под руки Ахмеда. Нам уже не надо было таиться от людей.

На пустыре по-прежнему было полно народу. Толпа колыхалась, кружилась, расходилась волнами, словно вода, встретившая неожиданное препятствие. Посреди площади лежал на земле Сапар.

В запертых воротах Мурад-бая приоткрылась дверь. Показался мулла Назар. За ним вышел хозяин дома. Они шли, боязливо посматривая по сторонам. Казалось, что эти люди движутся не по своей воле, что невидимая, но неодолимая сила толкает их к распростертому на земле телу.

К Сапару мулла подойти не посмел, остановился шагах в десяти.

Никто не проронил ни звука. Мулла Назар поднял опухшие веки, украдкой оглядел людей и, не зная, как поступить, обернулся к Мурад-баю. Бай неопределенно кашлянул. Видимо, поняв это как разрешение, мулла опустился на колени. Мурад-бай тоже встал на колени. Никто не спешил последовать их примеру. Мулла оглядел стоявших вокруг него людей, беспокойно заерзал. Потом миролюбиво покашлял и снова посмотрел на односельчан. Люди не шевелились. Казалось, они забыли, что подобает делать, когда мулла, начиная молитву, опускается на колени.

Мулла Назар закрыл глаза, поднял руки и раскрыл ладони на уровне своего лица: «Нет бога, кроме аллаха!..» Он снова открыл глаза. Теперь в его взгляде были страх и мольба о пощаде. Люди молча смотрели на него, никто не вставал на колени.

Мулла Назар трижды повторил имя аллаха и начал читать молитву. Тонкий голос его постепенно набирал силу. Но не о Сапаре думал сейчас мулла, не для него выпрашивал у бога кусочек рая, он был озабочен другим: как уломать живых, как заставить их повиноваться?