Настырный

Когда Сапар-ага проснулся, солнце давно уже встало. Справа на стене играли розовые солнечные зайчики, похожие на нарядные цветы, что растут в клумбах. Зайчики то съеживались, то расплывались в полстены, то вовсе исчезали — это за окном чуть покачивались под ветром ветви старого абрикосового дерева. Не решаясь поверить своим глазам, Сапар-ага окинул взглядом комнату: внимательно, не спеша, сперва повернул голову налево, потом направо… Он лежал посреди комнаты на кошме. Один. Дышать сразу стало так легко, словно перед ним была не комната, а поле без конца и без края. Красота! Ни кроватей, скрипящих от малейшего движения, ни больных, стонущих от недугов. Человек проснулся в своем собственном доме! Дай бог всегда теперь просыпаться в своем доме! Да, Сапар, да, ты дома. Разве в палате, где ты пролежал полгода, играли по утрам на стенах солнечные зайчики? И как ты только выдержал, Сапар, — пять месяцев отлежать в больнице?!

Боли в пояснице не чувствовалось, повернулся — все равно не больно. Ну вот и все, одну ночь проспал по-человечески, и никакой боли! Сколько раз упрашивал он этого парнишку, врача, чтоб разрешил ему лечь на пол — ни в какую! А что может быть удобнее? Неужели кто-нибудь и вправду способен спокойно спать, когда тело его подвешено на железной сетке? Ведь вся тяжесть давит на поясницу — как же не ломить? Нет, спине нужна твердая опора!..

Где-то рядом трижды прокукарекал петух. Все три раза он кукарекал так старательно, что казалось, сейчас надорвет глотку. Проспал, негодник, рассвет, а теперь наверстать старается. Нет уж, стар, видно, ты, петух, нет в голосе ни чистоты, ни лихости прежней…

Сапар-ага стал вспоминать сегодняшний сон, но что-то не очень получалось, вроде бы вот только сейчас и видел его, а половину забыл… Как будто Гёроглы ему приснился, ну да, точно — Гёроглы, а сейчас почему-то начинает казаться, что вовсе это и не Гёроглы был, а покойный Ямат — да будет земля ему пухом. Так оно, наверно, и есть — с чего бы это ему на старости лет героев всяких по ночам видеть?

Сон стало быть, такой… Холмы, много холмов… А кругом пушки бьют, совсем, как в кино. И на вершине одного из холмов сидит Ямат. Точь-в-точь, как живой; и лицо, и глаза, только вот одет необычно: на голове тельпек[2] роскошный, на плечах шелковый халат. А обут во что — это он запамятовал. В общем, Ямат это был, слепому ясно, что Ямат, а говорит: «Я — Гёроглы»! И Сапар ему почему-то верит — это во сне, конечно. Может, потому, что сабля у него на боку, блестящая такая. И рукоять камнями украшена… Рядом с Сапаром Агаджан стоит, сын Ямата, и тоже считает, что это не отец сидит на холме, а Гёроглы.

А тот смотрит на них с холма и говорит: «Я коня своего потерял, Гырата, давайте поищем, а?» И вот они все втроем бродят по хлопковому полю, только ничего они не ищут, никто уже и не помнит, что конь пропал. Да и Гёроглы вроде уж не Гёроглы… Ни сабли на нем, ни дорогого тельпека, а спереди — фартук, как у сборщиков хлопка… И все-таки хоть и фартук, а Сапару почему-то думается, что это Гёроглы… Да и не разберешь толком: то он вроде бы Гёроглы, то вроде опять Ямат…