Насвистывая в темноте

— Извини, Салли. Офицер Расмуссен не думает, что сейчас вам стоит возвращаться в свой дом.

Еще бы он так думал. Расмуссен просто хотел знать, где я, чтобы потом, когда станет удобно и темно, сказать бабуле, будто приехал отвезти меня домой, и она такая старая, что просто отдаст ему меня, как вчерашнюю газету.

Мистер Питерсон взглянул на часы:

— Теперь мне нужно съездить встретить жену, девочки. Сегодня вы будете в безопасности.

Тру, наверное, все-таки пострадала сильнее, чем я думала, потому что ограничилась тихим «ладно». Мистер Питерсон обошел машину и открыл дверцу Тру, еще раз осмотрел ее нос и посоветовал: «Прикладывай сегодня лед. Уже завтра полегчает».

А я подарила Генри лучшую свою улыбку — с ямочками такими большими, хоть прячь в них кусочек «Хаббл-Баббл». И он сказал:

— Не переживай о велосипеде, Тру. Па завел его в аптеку, чтобы не угнали. И твой рожок для мороженого тоже занес.

— Никакой это не рожок… А, неважно. — И Тру побрела к бабулиному дому.

А я стояла столбом, потому что вдруг поняла, зачем Тру было чмокаться с Вилли. Больше всего на свете мне сейчас захотелось прижаться губами к бледной щеке Генри Питерсона и прошептать: «Спасибо, что спас нас от Жирняя Эла», но мистер Питерсон стоял совсем рядом, а я не знала, как он среагирует.

Когда машина отъехала от обочины, Тру спросила:

— Он тебе нравится?

— Да, — ответила я.

Мы смотрели, как «рамблер» удаляется по улице. Белая рука Генри махала из окна задней дверцы.

— Сильно болит? — спросила я, поворачиваясь к сестре.

— Бывало и похуже.

Вот сейчас она наверняка вспоминала аварию: на лице у Тру возникло такое особое, непривычное для нее выражение. Примерно как у статуи Свободы.

— Ты скучаешь по нему? — спросила я.

Сестра поняла, что я имею в виду папу, но, конечно, притворилась, будто ей невдомек. Отшвырнула лед, который ей дал мистер Питерсон, и вытянула из кармана пачку «L&M». Закурила и, глубоко затянувшись, выдула колечко, пролетевшее возле моего носа. И заухмылялась, радуясь моему изумлению:

— Быстрюга Сьюзи научила. Называется «французские кольца». — Дымок повис над ее головой, как нимб у святой. — Пошли повидаемся с Этель. Я бы сейчас сыграла в карты с нею и мистером Гэри. Классно будет поиграть в «Пиковую даму». А Этель, может, даже угостит нас песочными кексами. Умираю с голоду.

Я вздохнула с облегчением. Раз уж Тру упомянула о чем-то французском, значит, с ней все в порядке. Мне тоже не хотелось сидеть в старом бабулином кресле у окна и смотреть, как дядюшка Пол склеивает палочки от мороженого, насвистывая под нос стародавние песенки, — сидеть там и знать, что Расмуссену прекрасно известно, где я сегодня ночую. Поэтому я сказала сестре то, что ей никогда не надоест слышать:

— Тру, ты — гений.

Глава 23

Мы стояли на парадном крыльце миссис Галецки. Позвонили, но никто не спешил открыть, и я забеспокоилась, что в доме все уже спят. С крыльца мне были видны крыши нашего дома и дома Кенфилдов, и я знала, что призрак Дотти безутешно рыдает в ее спальне. И уж конечно, я прекрасно видела дом Расмуссена, потому что стояла в десяти футах от него. Побольше, чем у миссис Галецки. Не дом из двух половинок, а целиком для одной семьи, совсем как наш старый дом на ферме. Я так скучала по нему. Даже по писающему куда попало Джерри Эмберсону скучала. Там было безопасно, если не считать, конечно, что фермерам вечно оттяпывает руку или ногу трактором «Интернейшнл харвестер», — такое стряслось с мистером Эмберсоном, и одна рука у него теперь твердая и пустая внутри, а ногти покрашены в дамский розовый цвет. Зато никаких тебе убийц и насильников. К тому же притворяющихся полицейскими. До дома которых рукой подать.

— Знаешь, скоро будет Праздник квартала, — сказала я, чтобы подбодрить Тру. После прогулки от дома бабули она выглядела очень уставшей.

Я всегда напоминала про это, когда хотела поднять сестре настроение, ведь Праздник квартала — ее самое любимое летнее событие. Год тому назад именно в этот праздник Тру объявили Королевой Детской Площадки. И особенно ей нравилась корона с блестками, хоть я тыщу раз потом ей повторила, что эта блескучесть с зимним комбинезоном ну совсем не смотрится.

Тру не ответила.

— Да и Ярмарка штата тоже скоро, — вспомнила я второе по любимости событие.

Тру принюхивалась к ветерку. Он пах шоколадным печеньем. Пекарня «Хорошее настроение» трудилась днем и ночью. Мама всегда говорила, ее мутит от этого запаха. Может, как раз из-за запаха печенья мамин желчный пузырь и накрылся.

— Тру!

— Тсс… Кажется, я что-то слышу.

Сестра спустилась с крыльца и обернулась посмотреть на дом. Тогда и я услыхала. И пошла за Тру вокруг дома миссис Галецки, стоявшего чуть не вплотную к дому Расмуссена. Смех делался громче с каждым моим шагом.