Наталья Гончарова

На этом история с отставкой была закончена. Только 11 июля, когда всё завершилось, Пушкин, как бы между прочим, сообщает Наталье Николаевне: «На днях я чуть было беды не сделал: с тем чуть было не побранился — и трухнул-то я, да и грустно стало. С этим поссорюсь — другого не наживу. А долго на него сердиться не умею; хоть он и не прав».

Через два дня Пушкин рассказывает жене новые детали произошедшего: «Надобно тебе поговорить о моем горе. На днях хандра меня взяла; подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так ли? Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения им будет мало в том, что их папеньку схоронили как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковских балах. Ну, делать нечего. Бог велик; главное то, что я не хочу, чтоб могли меня подозревать в неблагодарности. Это хуже либерализма».

Однако Пушкин не мог знать, как именно было закончено дело о его отставке, как в действительности посмотрели на всю эту историю Бенкендорф и император. Только 70 лет спустя была опубликована их переписка по этому поводу. Бенкендорф писал царю: «Письмо Пушкина ко мне и другое от него же Жуковскому. Так как он сознается в том, что просто сделал глупость, то я предполагаю, что Вашему Величеству благоугодно будет смотреть на его первое письмо, как будто его вовсе не было. Перед нами мерило человека: лучше, чтобы он был на службе, нежели предоставлен самому себе». Николай I согласился: «Я ему прощаю, но позовите его, чтобы еще раз объяснить ему всю бессмысленность его поведения, и чем все это может кончиться; то, что может быть простительно 20-летнему безумцу, не может применяться к человеку 35-ти лет, мужу и отцу семейства».

Эта история сильно утомила Пушкина. «Знаешь, что я думаю? — пишет он жене, — не приехать ли мне к тебе на лето? Нет, жена, дела есть… (началось печатание „Истории Пугачева“. — В. С.). Сейчас приносили мне корректуру… я прочел, что Пугачев поручил Хлопуше грабеж заводов. Поручаю тебе грабеж Заводов — слышишь ли, моя Хло-Пушкина? Грабь Заводы и возвратись с добычею».

Расчеты на то, что удастся вторично заложить имение Кистенево, не оправдались. Пришлось для печатания «Пугачева» прибегнуть к двадцатитысячному займу из казны.

Очевидно, Наталья Николаевна в каждом письме спрашивает о том, когда же он наконец приедет к ней. Пушкин же от письма к письму объясняет ей причины своей задержки: «Ты зовешь меня к себе прежде августа. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?»

Чем дальше Пушкин откладывал отъезд из Петербурга, тем больше Наталья Николаевна рассказывала ему в письмах о своем кокетстве. Этими рассказами, судя по ответу Пушкина, было наполнено ее письмо, в котором она отчиталась о своем пребывании в Калуге. Пушкин отвечал ей с укоризной: «Описание вашего путешествия в Калугу, как ни смешно, для меня вовсе не забавно. Что за охота таскаться в скверный уездный городишка, чтоб видеть скверных актеров, скверно играющих старую, скверную оперу? что за охота останавливаться в трактире, ходить в гости к купеческим дочерям, смотреть с чернию губернский фейворк — когда в Петербурге ты никогда и не думаешь посмотреть на Каратыгиных и никаким фейворком тебя в карету не заманишь. Просил я тебя по Калугам не разъезжать, да видно у тебя уж такая натура. О твоих кокетственных сношениях с соседом говорить мне нечего. Кокетничать я сам тебе позволил — но читать о том лист кругом подробного описания вовсе мне не нужно. Побранив тебя, беру нежно тебя за уши и цалую — благодаря тебя за то, что ты Богу молишься на коленях посреди комнаты. Я мало Богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для тебя».

Это было последнее письмо Пушкина Наталье Николаевне до его отъезда к ней в Полотняный Завод. Он пишет: «Вот нынче уже 3-е, а я еще не подымаюсь; Яковлев отпустит меня около половины месяца».

Четырнадцатого августа Пушкин получает желанный отпуск на три месяца с сохранением содержания и через три дня отправляется в путь. Остановившись в Москве всего на несколько часов, он выехал в Полотняный Завод, куда и прибыл вечером 21 августа, за несколько дней до именин и дня рождения Натальи Николаевны.

После недолгого времени, проведенного Пушкиными в Полотняном Заводе, и переезда в Москву с детьми и свояченицами наступила их новая разлука. Пушкин вечером 10 сентября 1834 года отправился из Москвы в Болдино, о чем А. И. Тургенев сообщил в Петербург Жуковскому в тот же день: «Полдень. Пушкин едет в деревню, а жена недели через две в Петербург».

Первое письмо жене по приезде Пушкин начал 15 сентября: «Я рад, что добрался до Болдина; кажется, менее будет мне хлопот, чем я ожидал. Написать что-нибудь мне бы очень хотелось. Не знаю, придет ли вдохновение».