Наталья Гончарова

От письма к письму Пушкин наставляет жену, так что слово «искокетничалась» в разных вариациях повторяется в каждом из них. Так, 30 октября он, в очередной раз предостерегая жену от кокетства, переходит на литературные примеры, пользуясь притом языком отнюдь не литературным: «Ты кажется не путем искокетничалась. Смотри: не даром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе… (нецензурное слово. — В. С.); есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне (дочери П. А. Вяземского. — В. С.) легко за собою приучить бегать холостых шарамыжников; стоит только разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: Красавицы! не кормите селедкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму. Видишь ли? Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков».

Басня или сказка старого знакомого Пушкина Александра Ефимовича Измайлова заключена такой моралью:

Красавицы кокетки!
Ведь это вам наветки!
           Зачем собою нас прельщать?
           Зачем любовь в нас возбуждать?
Притворной нежностью и острыми словами.
           Когда мы не любимы вами,
И не хотите вы руки своей нам дать?
Вам весело, как мы любовию к вам жаждем,
           Смеетесь, как мы страждем.
           Не корчите Фому —
Не то попасть вам на Кузьму.

После напоминания о басне Измайлова Пушкин примирительно продолжает: «Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; да не загуливайся… да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, все, что vulgar…» Отослав этими словами Наталью Николаевну к описанию петербургской Татьяны в восьмой главе «Онегина», Пушкин заканчивает свое рассуждение словами: «Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя». Беспокойство Пушкина, оставившего жену на четыре месяца, нашло отражение и в его рисунках той поры. Так, на рисунке, известном под названием «Общество в гостиной», выполненном Пушкиным на листе со стихотворением «Осень», начатом в день лицейской годовщины 19 октября 1833 года, Пушкин представил Наталью Николаевну сидящей на диване в соседстве со склонившимся над ней молодым человеком, взирающей на нее дамой в чепце и барышней, отвернувшейся от них в порыве ревности, с рукой, положенной на сердце.

Тема измены продолжает волновать Пушкина — 28 октября помечены сделанные им вольные переводы двух баллад Адама Мицкевича «Воевода» и «Будрыс и его сыновья». Им красочно нарисована сцена возвращения домой воеводы:

Поздно ночью из похода
Воротился воевода.
Он слугам велит молчать;
В спальню кинулся к постеле;
Дернул полог… В самом деле!
Никого; пуста кровать.

Сопоставление оригинала с переводом позволяет выявить тогдашние переживания личного свойства, привнесенные в стихотворение Пушкиным. Отличие просматривается уже в первых стихах. У Мицкевича воевода приходит в спальню из собственного сада, где в садовой беседке, как ему показалось, увидел он свою жену с посторонним мужчиной[99]: «Из садовой беседки запыхавшийся воевода / Бежит в замок, в тревоге и ярости. / Отдернув полог, посмотрел на постель своей жены, / Посмотрел, задрожал, никого не нашел». В переводе Пушкина воевода возвращается из похода. Помимо более убедительной мотивировки обнаружения измены, в этом изменении сюжета видится и автобиографический элемент, отражающий состояние Пушкина, уехавшего далеко от дома и думающего о поведении жены в свое отсутствие.

В монологе влюбленного молодого пана, помимо перенесения объяснения из беседки к фонтану, что оказывается откликом на знаменитую сцену у фонтана в «Борисе Годунове», можно проследить и другие существенные отступления от оригинала: