Наталья Гончарова

Из этого же письма мы узнаём и о том, как сестры жили без Пушкина и как их приняли в свете. Всё это время у них почти постоянно жил брат, Иван Николаевич, «бренчавший на фортепиано», пока Екатерина писала свое письмо: «Он почти все время у нас и ездит в Царское, только когда за ним присылают, и тотчас же возвращается, как освободится». За две недели сестры трижды побывали в театре — два раза во французском и один раз в немецком, посетили двоюродную бабушку Наталью Кирилловну, у которой, по словам Екатерины, «ужасно скучали». Их первый выход в свет состоялся на рауте у Фикельмонов, где их «представили некоторым особам из общества». Девицы Гончаровы были полны радужных надежд: «…Несколько молодых людей просили быть представленными нам, следственно мы надеемся, что это будут кавалеры для первого бала». Они успели сделать множество визитов, но их задевало то, что на них «смотрят как на белых медведей». Удивляться этому, зная петербургский свет, не приходилось: для всех эти провинциальные барышни были всего лишь сестрами Натальи Николаевны Пушкиной. Так их и представляла некоторым дамам на рауте в своем доме графиня Фикельмон. Тетушка Екатерина Ивановна ввиду предстоящих балов уже преподнесла сестрам по два вечерних платья и обещала подарить еще два. В свою очередь, они просят у брата прислать ящик с их бальными платьями, оставшимися в московском доме, варенье из Ильицына и, главное, коляску. Уже присмотревшись к модным экипажам в Петербурге, они просят привести свою коляску в должный вид, «перекрасив ее в очень темный массака с черной бронзой и обив малиновым шелком».

А. И. Тургенев, которого навестил Пушкин вскоре по приезде в Петербург, 23 октября, писал на другой день Вяземскому: «Здесь Пушкин и его три красавицы; я с ними сдружился еще в Москве».

Пушкин, занятый навалившимися на него делами, только 28 ноября после долгого перерыва вновь обратился к своему дневнику, сделав обзор произошедшего: «Я ничего не записывал в течение трех месяцев. Я был в отсутствии — выехал из П<етер>б<урга> за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами, — моими товарищами. — был в Москве несколько часов… Отправился потом в Калугу на перекладных, без человека… В Тарутине пьяные ямщики чуть меня не убили. Но я поставил на своем. Какие мы разбойники? говорили они мне. — Нам дана вольность, и поставлен столп нам в честь. Гр. Румянцева вообще не хвалят за его памятник — и уверяют, что церковь была бы приличнее. Я довольно с этим согласен. Церковь, а при ней школа, полезнее колонны с орлом и с длинной надписью, которую безграмотный мужик наш долго еще не разберет. — В Зав.<оде> прожил я две недели, потом привез Н.<аталью> Н.<иколаевну> в Москву, а сам съездил в нижегородскую деревню, где управители меня морочили, — а я перед ними шарлатанил, и, кажется, неудачно — воротился к 15 окт.<ября> в П.<етер>б<ург>, где и проживаю. Пугачев мой отпечатан. Я ждал всё возвращения царя из Пруссии. Вечор он приехал. В.<еликий> кн.<язь> Мих.<аил> Павл.<ович> привез эту новость на бал Бутурлина. — Бал был прекрасен. Воротились в 3 ч.».

На этом балу сестры Гончаровы были представлены Михаилу Павловичу, который обещал Наталье Николаевне перевести со временем ее брата Сергея в гвардию.

Устремления сестер совершенно понятны: им хотелось выйти замуж. Еще в письмах Пушкину из Полотняного Завода Наталья Николаевна рисовала свои прожекты относительно их устройства. 28 ноября Александра Николаевна, узнав из письма брата Дмитрия о расквартировании в Полотняном Заводе полка, открыто выразила сожаление: «Ты пишешь, что в Заводе стоит полк; вот не везет нам: всегда он там бывал до нашего приезда в прекрасную столицу; три года мы там провели впустую, и вот теперь они опять вернулись, эти молодые красавцы, жалко. Но нет худа без добра, говорит пословица. Прелестные обитательницы замка могли бы остаться и Петербурга бы не видали».

Невольно приходит на ум ситуация, описанная в пятой главе «Евгения Онегина»:

И вот из ближнего посада
Созревших барышень кумир,
Уездных матушек отрада,
Приехал ротный командир;
Вошел… Ах, новость, да какая!
Музыка будет полковая!
Полковник сам ее послал.
Какая радость: будет бал.