Наталья Гончарова

Первым делом Пушкин, давший отсрочку, использовал ее для приведения в порядок своих дел на случай самого худшего исхода дуэли. В первую очередь ему хотелось освободиться от самого значительного из своих денежных обязательств — казенного, составлявшего 45 тысяч рублей, чтобы жена и дети не были обременены им. 6 ноября Пушкин пишет письмо своему кузену, министру финансов Е. Ф. Канкрину, о намерении уплатить долг «сполна и немедленно», предложив в покрытие кистеневское имение, выделенное ему отцом в 1830 году ввиду предстоящей свадьбы. По воле Сергея Львовича сын не имел права продавать Кистенево при его жизни; но Пушкин ссылается на то, «что казна имеет право взыскивать, что ей следует, несмотря ни на какие частные распоряжения, если только оные высочайше не утверждены». Пушкин также обращается к Канкрину с настоятельной просьбой: «Так как это дело весьма малозначуще и может войти в круг обыкновенного действия, то убедительно прошу ваше сиятельство не доводить оного до сведения государя императора, который, вероятно, по своему великодушию, не захочет такой уплаты (хотя оная мне вовсе не тягостна), а может быть и прикажет простить мне мой долг, что поставило бы меня в весьма тяжелое и затруднительное положение: ибо я в таком случае был бы принужден отказаться от царской милости, что и может показаться неприличием, напрасной хвастливостью и даже неблагодарностью».

Если бы Пушкин не написал последних слов об отказе от «царской милости», то не исключено, что он получил бы желаемое в той или иной форме, но эта приписка исключала положительное решение. В отличие от прежних своих прошений, касавшихся его материального состояния, которые намекали на возможность милостивого пожалования со стороны царя, хотя и не были в желаемой мере услышаны, это письмо такой возможности для правительства не давало. Ответ, который последовал со стороны графа Канкрина, содержал то, что Пушкин, скорее всего, и ожидал. Министр в официальном письме от 21 ноября сообщал, что считает «приобретения в казну помещичьих имений вообще неудобными и что во всяком подобном случае нужно испрашивать высочайшего повеления».

Пушкину оставалось лишь выразить свое сожаление, «что способ, который осмелился я предложить, оказался неудобным». Известен лишь черновик этого ответа, в котором после слова «предложить» были вписаны и затем вычеркнуты слова: «в глазах в.<ашего> с.<иятельства>». В следующей фразе, также подвергшейся правке, Пушкин, подбирая слова (начав с «прошу», исправляет на «почитаю за долг»), оставляет в результате следующую формулировку: «Во всяком случае почитаю долгом во всем окончательно положиться на благоусмотрение в.<ашего> с.<иятельства>». То, как тщательно он подбирал слова, свидетельствует о том значении, какое он придавал своему ответу. Скорее всего, прошение Пушкина было представлено царю, и ответ от имени министра исходил на самом деле от монарха. Сам Канкрин наверняка ответил бы Пушкину значительно быстрее, ему бы не понадобилось на это две недели. В ответе Канкрина содержался намек на возможное решение путем обращения к монарху. Пушкин, как бы не увидев его, настаивает на окончательности решения, тем самым отвергая возможность возвращения к рассмотрению вопроса, то есть проявления царской милости. Особенная щепетильность Пушкина в данном случае объяснима и тем, что в пасквиле, ставшем поводом к дуэли, содержался намек на царя как поклонника Натальи Николаевны.

События между тем развиваются своим чередом. Жуковский, получив от Е. И. Загряжской ответ на просьбу посетить ее, утром 7 ноября наносит ей визит. Екатерина Ивановна, конечно, была уже в курсе происходящего, посвященная во всё если не племянницами, то племянником Иваном Николаевичем еще накануне. От Загряжской Жуковский отправился к Геккерену, после чего сделал конспективную запись: «Незнание совершенное прежде бывшего. Открытия Геккерна. О любви сына к Катерине (моя ошибка насчет имени). Открытие о родстве; о предполагаемой свадьбе. — Мое слово. — Мысль всё остановить».

Эта запись отражает всю меру изумления, которая охватила Жуковского после разговора с Геккереном. Начав свою интригу, целью которой было добиться отмены дуэли, Геккерен, прекрасно понимавший, что о том же хлопочет Жуковский, сделал его своим пособником. Он поведал ему, чуть ли не со слезами на глазах, как он боится за сына, а главное — что Дантес собирался свататься к сестре Натальи Николаевны, которую давно полюбил. Растерявшийся Жуковский поначалу даже не понял, о какой из сестер идет речь, решив, что о средней — Александрине, а не о старшей — Екатерине. Итак, Пушкины и Геккерены должны были породниться. Вызов же, сделанный Пушкиным, закрывал, по словам Геккерена, подобную возможность, так как в обществе могли бы подумать, что Дантес решил жениться, чтобы избежать дуэли. Жуковский дает слово, что предпримет всё возможное для предотвращения дуэли. Однако Пушкин оказался менее доверчив, в сватовство не поверил и отказался от такого рода примирения.