Наталья Гончарова

Уже в начале 1839 года приехавший в Петербург после пятнадцатилетнего отсутствия Е. А. Баратынский посещает вдову поэта. Их сводит П. А. Вяземский, передавший Баратынскому, что «она очень признательна, когда старые друзья ее мужа посещают ее». Баратынский написал жене: «Я намерен у нее быть. Она живет чрезвычайно уединенно. Бывает только у Карамзиных, и то очень изредка». Именно там состоялась их встреча: «У Карамзиных видел почти всё петербургское высшее общество. Встретил вдову Александра Пушкина. Вяземский меня к ней подвел, и мы возобновили знакомство. Всё так же прелестна и много выиграла от привычки к свету. Говорит ни умно, ни глупо, но свободно».

Лето 1840 года Наталья Николаевна с детьми и сестрой провела на даче. У них гостил племянник Пушкина, сын Павлищевых Лев. Среди немногих гостей, изредка посещавших их и в городе, и на даче, неизменно был П. А. Плетнев, писавший своему приятелю, будущему академику Я. К. Гроту 24 августа 1840 года: «Вечер с 7 до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают… Пушкина очень интересна, хоть и не рассказывает о тетрадях юридических. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказать».

Со своими родными, кроме сестры Екатерины, Наталья Николаевна поддерживала отношения. Летом 1840 года Екатерина Николаевна, будучи в Баден-Бадене, встретилась там с Идалией Полетикой и через нее передала письмо сестрам и тетушке в Петербург. В ответ на ее расспросы Наталья Николаевна вдруг написала ей довольно откровенное письмо: «Дела мои ни хороши, ни плохи. У меня всего 1800 рублей дохода. Впрочем, этого было бы достаточно, но здесь тягостно, особенно сейчас, чем дальше, тем тяжелее. Дети растут. Маше 8 лет, и пора доверить ее воспитателям. Но чем с ними расплачиваться? На самое необходимое уже не всегда хватает. Подчас голова у меня идет кругом, положение мое отнюдь не завидно. Редки те дни, когда сердце у меня не щемит. Зачем я тебе говорю об этом и жалуюсь? Будь весела и счастлива и прости меня за мои откровения. Это у меня случайно вырвалось. Я не допускаю мысли, что могу разделить свое горе с кем бы то ни было».

В октябре в Петербурге побывал по своим делам Дмитрий Николаевич, о чем мы узнаём из письма к нему Александрины от 8 ноября 1840 года: «Мы должны поблагодарить тебя, любезный брат, за две приятные недели, что ты дал нам возможность провести с тобой. Не могу тебе сказать, какую пустоту мы почувствовали после твоего отъезда. Первые дни, когда мы расстались с тобой, мы бродили как неприкаянные, и с каким-то ужасом я входила в комнату, где ты жил».

В этот приезд брат привез им все положенные деньги, и это письмо к нему — чуть ли не единственное, в котором не идет речь о деньгах. Там же Александрина пишет: «Образ жизни наш всё тот же: вечера проводим постоянно наверху или бываем у Мари Валуевой или Карамзиных. Завтра, однако, я иду на первый бал, что дают при дворе. Признаюсь тебе, это меня не очень радует. Я так отвыкла от света, что мне ужасно не хочется туда идти. Просто грустно и только. Весь верхний этаж благодарит тебя за память и шлет тысячу приветов».

На этот бал Наталья Николаевна согласилась сопровождать сестру.

Этой же осенью приехавшая в Петербург поэтесса графиня Евдокия Ростопчина посвятила вдове Пушкина сонет «Арабское предание о розе»:

Она по-прежнему прекрасна и мила,
Она по-прежнему как роза расцветает,
Ее румяная улыбка весела,
И светлый взор горит, и нас она пленяет!

Она перенесла губительный удар,

Она пережила годину слез и скуки;
В уединении тоски заветной муки
Она лелеяла как замогильный дар.

Она почившего воспоминаньем чтила,

Она любившего за прошлое любила.
Душевной тризною святила много дней…

И вот по-прежнему она нас всех пленяет,

И вот она опять как роза расцветает…
Но где ж певец ее?., где он, наш соловей?

Наталья Николаевна так редко выезжала в то время, что всякое ее появление в обществе отмечалось знакомыми. Так, 10 декабря 1840 года Плетнев пишет Гроту: «В 11 часов вечера я поехал к Карамзиным. Там было всё, что только есть прекраснейшего между дамами в Петербурге, начиная с Пушкиной (поэтши)…» В других письмах тому же Гроту от 12 и 28 ноября 1840 года он сообщает о посещении Пушкиной концертов и даже придворного бала 8 ноября; но она не спускалась в зал, а только сверху, с хор, смотрела, как танцует сестра-фрейлина.