Наталья Гончарова

Плетнев как будто не понимал, что чувство собственного достоинства владело Натальей Николаевной больше, чем желание выйти замуж. А корреспондент Плетнева Я. Грот и вовсе осудил вдову: «Из двух ответов Пушкиной и я предпочел бы тот, который она выбрала; но из ее разговора я с грустью вижу, что в сердце ее рана уже зажила! Боже! Что есть прочного на земле!» Плетнев не замедлил возразить: «…не обвиняйте Пушкину. Право, она святее и долее питает меланхолическое чувство, нежели бы сделали это многие другие».

Ее красота по-прежнему привлекала поклонников. Один из них, дипломат Николай Аркадьевич Столыпин, прибывший в отпуск в Петербург и плененный ее красотой, решился было просить ее руки, но, по словам А. П. Араповой, «грозный призрак четырех детей» заставил его отказаться «от безрассудного брака». Этот расчетливый поклонник, принадлежавший к одной из старейших дворянских фамилий России, родственник Лермонтова, был как раз тем самым дипломатом, чьи суждения, высказанные в разговоре с Лермонтовым, дали толчок к написанию шестнадцати заключительных строк стихотворения «Смерть Поэта». Он являлся переносчиком мнения Нессельроде, своего шефа, по поводу дуэли Пушкина и Дантеса. В частности, Столыпин считал, что Дантес как иностранец не подвластен российскому суду. В качестве камер-юнкера и чиновника Коллегии иностранных дел Николай Аркадьевич, несомненно, при жизни поэта должен был встречаться с ним и Натальей Николаевной. Во время ее вдовства он виделся с ней, вероятнее всего, в доме Карамзиных, одном из немногих, которые она посещала[147].

Имя еще одного поклонника — графа Гриффео, секретаря неаполитанского посольства — установлено по пометке, сделанной рукой Натальи Николаевны на первой странице письма, присланного ей П. А. Вяземским в 1842 году: «Aff Grif» — «История с Гриффео». Вяземский, в частности, пишет: «Ваше положение печально и трудно. Вы еще в таком возрасте, когда сердце нуждается в привязанности, в волнении, в будущем. Возраст ваших детей таков, что, не нарушая своего долга в отношении их, вы можете вступить в новый союз. Более того, подходящий разумный союз может быть даже в их интересах. Следовательно, вы совершенно свободны располагать вашим сердцем и его склонностью. Но при условии, что чувство, которому вы отдадитесь, что выбор, который вы сделаете, будет правильным и возможным. Всякое другое движение вашего сердца, всякое другое увлечение может привести к прискорбным последствиям, для вас более прискорбным, чем для кого-либо другого».

Вяземский, предостерегая Наталью Николаевну от Гриффео, будто предвидит возможный исход. Вероятно, потеряв надежду на легкий роман с вдовой Пушкиной, он увлекается другой женщиной. По иронии судьбы ею оказывается родственница ее будущего второго мужа. Уже уехавшей с детьми на лето 1842 года в Михайловское Наталье Николаевне Вяземский не без ехидства сообщает письмом от 12 августа: «Гриффео уезжает из Петербурга на днях; его министр уже прибыл, но я его еще не встречал. Чтобы немного угодить вашему пристрастию к скандалам, скажу, что сегодня газеты извещают в числе отправляющихся за границу: Надежда Николаевна Ланская. Так ли это или только странное совпадение имен?» Надежда Николаевна, жена Павла Петровича Ланского, родного брата будущего мужа Натальи Николаевны, действительно бежала за границу с Гриффео, бросив семью. Бракоразводный процесс затянется на два десятка лет, а брошенный ею сын впоследствии найдет приют в доме Натальи Николаевны и Петра Петровича Ланских.