Наталья Гундарева

В очерке поражает и эта жестокость, и рациональность поступков Катерины, которая является инициатором всех убийств. Но вчитайтесь повнимательнее, и вы увидите, например, что самой Измайловой, ее счастью не мешал маленький Федор Лямин, потому что ее счастье – только в любви. Мальчик мешал Сергею, у которого разгорелись глаза на деньги, и, вкусив богатства, он рвался все дальше – к положению хозяина и уже видел себя купцом-воротилой с огромным капиталом. Еще один претендент на наследство означал крушение его планов, и Сергей бесконечными разговорами о невозможности счастья, завоеванного было с таким трудом и такими жертвами, исподволь, исподтишка толкал Катерину на новое убийство. В этом кроется социальная природа трагедии.

Страшное возмездие в финале – плата за слепоту. В беспросветной скуке ее жизни, от которой, по словам Лескова, легче удавиться, в дикой, дремучей тоске «темного царства» Сергей был единственным, на кого упал взгляд Катерины, никого другого по эту сторону высокого забора просто не оказалось. И, раз вспыхнув в ее душе, светильник любви разгорелся в мощный пожар страсти. Натура цельная и в своем чувстве одержимо безоглядная, Катерина шла на все во имя этой любви, ставшей единственным светочем в ее жизни, дралась за нее до последней минуты, до последнего вздоха. И это тоже говорит о цельности характера при всей его сложности, загадочности и противоречивости».

Придуманный режиссером жанр – «хоровой сказ» – давал широкие возможности: здесь сразу выделялся лидирующий голос-запев, принадлежащий самой героине, а в своеобразных комментариях происходящих событий выражалось авторское отношение, присутствовала авторская интонация. Это был, по словам Гончарова, «сказ о жизни, брошенной на алтарь любви», что исключало какие бы то ни было равенства между шекспировской леди Макбет и Катериной Львовной Измайловой, ставшей «кровавой леди» скорее поневоле. К тому же очень важным для режиссера и актрисы было признание самого Н. С. Лескова в письме к С. Н. Шубинскому: «...ее следует пожалеть, как существо, оттерпевшее свою муку».

Без всякого преувеличения можно сказать, что для Натальи Гундаревой эти слова стали своеобразным камертоном: она не оправдывала свою героиню, не проливала слез жалости над ее судьбой, она пыталась разделить ту нечеловеческую муку, которую «оттерпела» Катерина Измайлова.

В интервью 1981 года, которое Наталья Гундарева давала мне, тогдашнему корреспонденту журнала «Литературное обозрение», актриса говорила: «Наверное, получилась она (роль Катерины. – Н. С.) потому, что я знаю буквально каждую секунду своего «внутреннего монолога» в любой сцене. Так редко бывает даже в самой любимой роли. Здесь сказалось мое отношение к классике вообще... Люблю играть классику! А с Лесковым у меня, можно сказать, связана вся жизнь, во всяком случае творческая... Да, играть Лескова невероятно трудно: длинные периоды речи, цветистость фраз – в наш современный говор, быстрый, приспособленный к совершенно противоположному способу выражения мысли, «уложить» это сложно. Но если проникнуть в саму атмосферу повествования – а мне кажется, Андрей Александрович Гончаров этот «бой» выиграл, – ощущаешь, что «Леди Макбет...» такая длинная-длинная, русская-русская история... И рассказать ее иначе нельзя... Гончаров держался буквально за каждое слово. Он повторял нам все время: «Не бойтесь театральности, в этом – автор. Ощущайте 'на вкус' каждое слово, пробуйте его, делайте своим...» Особенно трудно было, когда необходимыми оказывались «вкрапления» из других произведений. Кроме того, пришлось и выдумывать что-то.

Например, у Лескова нет эпизода с гаданием Катерины Львовны, а нам показалось, что это важно. Издавна бабы на Руси гадали, когда принимали грех на душу, и Измайлова не могла не гадать, такой грех приняв! Да еще с ее религиозностью, суевериями... Другая трудность (и, как мне кажется, удача) тоже была в нашем спектакле. Вспомните оформление: грубые заборы, переходы, подвалы – все это символ замкнутости, «безголосия». И только один «голос» – скрип полов. На фоне его и рождается, звучит все сильнее человеческий голос моей героини. Какая-то необозримая, бескрайняя русская тоска слышна в нем. В переплетении этой тоски с мудростью и вечным (даже такими всплесками ненарушаемым) покоем и ощущается, наверное, то завораживающее действие, которое оказывал на всех нас Николай Семенович Лесков».