Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

А тот почувствовал себя хозяином положения. На особом столике перед собой раскладывал листки с записями. Он пришёптывал, разговаривал сам с собой. Слов не было слышно. До окружающих долетали порой гортанные звуки и шёпот. Это интриговало. Интонации Захаркиного голоса были самые неожиданные: то гневные, то убеждающие, то вдруг вырывалось грубое слово. Но карликам всё прощали.

Листки с записями оказались фантами, в которых были заготовлены шутливые «гадания» на каждого из гостей. На подносике фанты были перемешаны, и гости должны были тянуть их. Это было что-то вроде лотереи, и никто не спешил тянуть фант, а приглядывался да приценивался. Каждому хотелось вытянуть что-то интересное для себя. А Захарка приговаривал:

   — Промышляйте, не плошитесь. Бог вас вынесет... Что в людях ведётся, то и вас не минет.

Иногда слова его были невпопад, но гостей это забавляло ещё больше.

Но самое интересное началось, когда гости стали читать — каждый свой фант. Первый номер выпал князю Куракину. Прочитав свой фант, князь с удивлением воскликнул:

   — Ах ты добродей! Да каким это ведомством ты доведался о моих болезнях? Я о том и с домашними своими не толкую. Нет, каково! — обратился он к остальным. — Да ещё насмешничает: «Сорок тебе кадушек солёных лягушек, да овин киселя, да десять бочек собачьих хвостов...»

   — А у тебя есть столько-то добра? — смеялись гости.

Тучный князь Долгорукий недовольно кряхтел, прочитав:

   — «Коли господин мой станет есть, так не на что сесть. Да слава Всевышнему, что аппетит есть...»

   — Ну и добро, князь Юрий. Захарка-то в самую точку попал. Ты уж не досадуй на него...

После обмена репликами вдруг наступила пауза.

   — А ты что, Сергеич, вертишь свой фант? Али не нравится, что в нём написано? — обратился к Матвееву сидевший рядом с ним Куракин.

   — Читай! Коли что не так, поправишь, — потребовали собравшиеся.

Матвеев прочитал:

   — «В царских хоромах у тебя надёжное тёплое гнездо. Какова-то будет новая хоромина, крытая сосновой корой?»

В интонациях его глухого низкого голоса была насмешка, за которой он хотел скрыть тёмное и недоброе предчувствие чего-то опасного.

   — Ты, Захарка, угадал, в самый раз, — небрежно заметил Матвеев. — Я действительно надумал строить в лесу потешную хоромину. Немцы уже за дело принялись...

Тут посыпались вопросы, что за потешная хоромина, и Матвеев сказал, что давно уже замыслил поставить летний театр под открытым небом и что Грегори подбирает группу актёров.

Затем, взглянув на царя, он добавил:

   — Государь давно благословил меня на сие доброе дело.

Все взоры обратились к царю. Он был бледен, и многие подумали, что за последнее время он сильно изменился. В нём появилось что-то беспокойное. Наблюдательные люди заметили, что он менял часто своё местонахождение. Его будто гнало что-то с одного места на другое, его карету видели то в Коломенском, то в Измайлове. Особенно зачастил он на богомолье.

Матвеев неожиданно повернулся к нему:

   — А что же твоё гадание, государь? Или ты не хочешь тянуть свой фант?

Алексей, долго сидевший молча, вдруг оживился:

   — Да где они, ваши фанты?

   — Захарка! — строго произнёс Матвеев.

Захарка приблизился к царю со своим подносиком.

   — Не гневайся, государь-батюшка, невдомёк мне было. Не смел беспокоить твою государскую милость...

   — Может быть, ты сам вытянешь мне фант на счастье? — рассмеялся царь.

   — Тогда это будет мой фант, — не согласился карлик.

   — Ну, давай твои гадалки, коли ты такой упёртый.

Алексей протянул руку к вороху маленьких конвертиков, вытянул наудачу один из них, развернул и стал читать:

   — «Я приучил его своим глазам не верить».

Царь слегка прищурил большие светлые глаза, погладил свою холёную рыжеватую бородку, произнёс, словно бы в размышлении:

   — И на кого это намекает Захарка?

Некоторые из гостей опустили глаза, думали, что намёк на царя верен. Вот и ныне... Разве не по слову Матвеева хочет царь выбрать в невесты его воспитанницу?

Повисло неловкое молчание, и только лицо Матвеева поражало дьявольской непринуждённостью.

   — Не изволь беспокоиться, государь, — добродушно откликнулся князь Долгорукий. — В этих писульках всё наобум...

   — Всё это игры европейские, и нам они не в обычай, — заметил князь Куракин.

   — А ты почто молчишь, Захарка? Разве не ты написал своей рукой эти загогулины на листке? — продолжал допытываться царь.

   — Государевы мысли в Божьих руках. Мне они неведомы, — со смиренным достоинством ответил карлик.

   — Это он своим упрямством делал, мимо моего веления, — сказал Матвеев, опасавшийся неудовольствия Алексея.

   — Выходит, карла-то у тебя премудрый, — рассмеялся царь, обратившись к Матвееву.

Тот обрадовался, что недобрая минута миновала, и решил перевести случившееся в похвалу своему карлику:

   — Воистину премудрый. Не угадает, так на мысль наведёт...

Все ласково смотрели на Захарку. Крутой завиток волос у него на затылке смешно торчал, как у ребёнка. И сам он важничал, как ребёнок. Но в душе был смущён: как получается, что слова, написанные наобум, попадают будто в цель? Он видел, что царь тоже смотрел на него, и Захаркины щёки алели от удовольствия.