Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

Наталья внимательно слушала своего Сергеича и брала его слова на заметку. Да легко слово сказывается, а на деле-то как? К примеру, она бы и рада поехать на охоту, но какая охота зимой? Разве медведя травить собаками. Снег ныне глубокий лежит. О своих же делах в Кремле Алексей говорит только с воеводами да в Боярской думе. А вечером на ложе, едва успеет с ней доброе дело сделать, как тотчас же и засыпает. Утром она ещё спит, а он уже вскакивает и уходит в молельную комнату. Когда же ей удаётся подступиться к нему, он, вместо того чтобы разговаривать с ней, начинает её целовать: «Куда тебе, Наташенька, вникать в наши спорные дела?»

Матвеев начал посмеиваться над ней, чтобы её раззадорить:

   — И ты, яко верная раба своего господина, разом сникла?

   — Почто низишь меня?

   — Ты никак что-то надумала?

   — Да.

   — Дело доброе. И что ты надумала?

   — Надумала дождаться лета. Когда начнётся охота, тогда без помех и потолкую с царём.

Матвеев так долго и заразительно смеялся, что и сама Наталья стала смеяться вместе с ним.

   — Ну, добро... И об чём ты станешь толковать с царём на охоте?

   — Об этой шибенице[14], о Морозовой-боярыне. Долго она ещё будет творить свою волю над царём?

   — Наконец-то слышу речь царицы. Но спешу поправить: Морозова ныне монахиня.

   — Монахиня?!

   — Али не слыхала? И теперь она не вдова честная Феодосия, а монахиня Феодора.

   — И когда она успела постричься?

   — Успела? Да она за два месяца до вашей свадьбы совершила обряд пострижения...

Наталья ошеломлённо соображала. Алексей не говорил с ней об этом. У него было обыкновение обходить неприятные темы.

   — Значит, загодя обдумала, что, если и учинит какую поруху царской чести, монахиня не в ответе?

   — Нет, баба она умная. Знала, что не уйти ей от наказания, хотя бы и монахиня...

   — Так что же теперь будет?

   — Что будет — увидим. Морозовой не спастись. Сама на себя казнь накликала. Но о свадьбе царской — молчок... Про то надобно забыть.

   — Как? Поруха чести царской — и забыть?!

   — О порухе забудь. Иные беды надобно расхлёбывать.

   — Ты мне об этом ничего не говорил.

   — Ныне скажу.

   — Да что ж такое содеялось? — торопила Наталья неспешный рассказ Матвеева.

   — А то и содеялось, что пришли лукавые и опасные времена.

   — Ох, много кругом лукавства! — воскликнула Наталья, приготовившись слушать.

   — Не спеши, царица. Не о том ты, видно, подумала. Монахине Феодоре нет дела до тебя. Едва ли она и помнит о твоей свадьбе. У неё другое на уме. Монахиня Феодора ныне многих на мятеж подбивает. У неё есть и помощники: княгиня Урусова, сестра единокровная, жёнка князя Урусова. Ещё одна жёнка — Данилова... И многие в смущение пришли. Объявили своим учителем раскольника...

   — Протопопа Аввакума?

   — Тебе царь ли о нём сказывал?

   — Не... От бояр слыхала... Монахи Соловецкого монастыря на мятеж поднялись.

   — Бояре-то, поди, и рады: урон чести государю да и церкви немалая поруха...

Наталья вспомнила, как в разговоре с Патриком Гордоном Матвеев назвал Соловецкий монастырь «злобесным оплотом старины». Она знала, что против старины восстал патриарх Никон, которого Матвеев называл «упорным дьяволом». А царь Алексей держал его сторону.

   — Так мятеж монахов или не подавили?

   — Всю жизнь их как есть порушили. Рейтаров в Соловки посылали. Они живо там порядок навели.

Сказывали, чёрные-де крысы по норам было спрятались, там их и прикончили. Многие, однако, убежали. Есть опасения, как бы новый бунт не затеяли... — И, помолчав, Матвеев продолжал: — В других монастырях тоже шаткость великая. Ты, Наташа, гляди за царём, как бы монахи не стали подманивать его на старину. Будь при нём безотлучно. Знай, что ежели и сманят его староверы, то это на время. Всё может измениться по слову твоему...

   — Кабы мне твой разум, Сергеич...

   — Ох, Наташа... Или не знаешь, что красивой женщине ум не надобен? На ушко-то царю или не сумеешь шепнуть слово нужное?

   — Супротивное слово против ворогов наших как не найти! — согласилась Наталья. — Будь моя воля, я давно бы управилась с ненавистницей нашей, злодейкой...

   — Ты о боярыне Морозовой?

   — А то об ком ещё? Может, ты мне объяснишь, Сергеич, почто Алексей волю ей дал?

Матвеев думал о чём-то своём и не вдруг отозвался на слова Натальи.

   — Никто Морозовой воли не давал. Всему своё время. Ныне Алексею не до неё. В понизовых городах да на Волге разбойничает Стенька Разин и угрожает самой Москве.

Наталья всплеснула руками:

   — Нашли кого пугаться! Разбойников! Да ужели Господь допустит такое?

   — Помолись, царица, или молебен закажи. Царь будет рад, — усмехнулся Матвеев.

Уловив насмешку в его голосе, Наталья насупилась. Матвеев с ласковым видом наблюдал за её лицом.

   — Не сердись, царица моя, а изволь лучше послушать мой рассказ. Царь напрасно оберегает тебя от правды. По моему разумению, тебе всё надобно знать о делах мятежных и опасных для царства.

   — Не приневоливай, Сергеич. Я сама слово «казак» слышать не хочу. Вы их там хоть всех до одного побейте, жалеть не стану.

   — Да кто ж тебе велит жалеть их! Злодеи достойны самой лютой казни, что и сбудется.