Наталия Гончарова

Это письмо, как и другие письма Натали (почти все они на французском), ныне – в Российском Государственном архиве древних актов.

Кажется, что эти торопливо исписанные листы фамильной гончаровской бумаги, с вензелями и водяными знаками, и по сей день хранят ее усталость и сердечную тоску. Две строки из послания к брату, написанные по-русски, могут сказать больше, чем тома биографических исследований о жене поэта: «Мочи нет, устала…» Вечный женский вздох! Так могла вымолвить и крестьянка, утирая рукой пот со лба, и блистательная красавица, обремененная иными заботами: вечными долгами, бесконечными переездами, родами и болезнями – своими и детей, перепиской рукописей мужа и хлопотами по его издательским делам.

Много-много позже, уже в другой своей жизни, будучи госпожой Ланской, Наталия Николаевна в шутку признавалась:

«…Я очень много болтаю в письмах и… марать бумагу одна из моих непризнанных страстей». Письма ее к поэту, надо полагать, были обстоятельны и подробны, нежны и трогательны, полны любопытных суждений и признаний – ведь порой месяцами у нее не было иного способа разговаривать с мужем, откровенничать с ним.

Но писала Натали супругу не только о домашних делах, но и о вопросах, весьма далеких от чисто житейских. Об этом говорят ответные пушкинские письма:

«…Впрочем, твое замечание о просвещении русского народа очень справедливо и делает тебе честь, а мне удовольствие».

«Ты спрашиваешь меня о Петре? идет помаленьку; скопляю матерьялы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник…»

Пушкину всегда, с первых дней семейной жизни, хотелось ввести Натали в круг своих интересов, приобщить ее к высоким духовным сферам – литературе, живописи, театру. И к политике.

Так, в одном из писем он делится с ней предположением:

«Мы без европейской войны не обойдемся…»

В другом просит:

«Пиши мне также новости политические. Я здесь газет не читаю – в Английский Клоб не езжу и Хитрову не вижу. Не знаю, что делается на белом свете. Когда будут цари? и не слышно ли чего про войну?..»

Что отвечала Пушкину его Наташа? Верно, добросовестно стараясь исполнить наказ мужа, писала о своем разумении злободневных вопросов – тех, что занимали тогда общество. И как любопытно сопоставить необычную просьбу поэта и ответные строки Наталии Николаевны, обращенные уже… к Ланскому, второму супругу:

«Ты совершенно прав, что смеешься над тем, как я говорю о политике, ты знаешь, что этот предмет мне совершенно чужд».

А ведь Пушкин не потешался над неискушенностью своей молоденькой супруги в вопросах, ей несвойственных – напротив, поощрял ее, не желая ограничить Натали привычным семейным кругом. И как опытный учитель наставлял, развивал любознательность, с радостью отмечая робкие движения ее души. С юной женой, которую сам же называл порой «совершенным ребенком», поэт разговаривал на равных.

И вот любопытная деталь: Пушкин жалеет, когда что-либо интересное видит без своей Наташи. Будто это чувство не дает ему сполна насладиться удивительным зрелищем.

Пушкин – жене из Петербурга (18 мая 1834):

«Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкина, в самом деле, великолепной. Как жаль, что ты ее не видала».

И вновь, в следующем письме, сообщая жене о приезде известного чревовещателя, «который смешил меня до слез», тут же добавляет: «мне право жаль, что ты его не услышишь».

Пушкин – жене из Михайловского (14 сентября 1835):

«Писать не начинал, и не знаю, когда начну. Зато беспрестанно думаю о тебе, и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял».

Без нее он чувствовал пустоту. Скучал. И столько раз признавался ей в том. Ему, великому и прославленному поэту, так не хватало его Наташи, ее голоса, ее милых писем…

«Прощай, жена. У меня на душе просветлело. Я два дня сряду получил от тебя письма и помирился от души с почтою и полицией»;

«Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос…»

(Лишь одно упоминание современников о голосе Натали – его назвали волшебным).

«…Перечел твое письмо и ложусь спать».

Ведь не просто прочитал, а перечитал! Как целительны были ее послания, словно бальзам для души…

«В его (Пушкина) переписке так мучительно трогательно и так чудесно раскрыта его семейная жизнь, его любовь к жене, что почти нельзя читать это без умиления, – восхищался Александр Куприн. – Сколько пленительной ласки в его словах и прозвищах, с какими он обращается к жене! Сколько заботы о том, чтобы она не оступилась, беременная, – была бы здорова, счастлива! Мне хотелось бы когда-нибудь написать об этом… Ведь надо только представить себе, какая бездна красоты была в его чувстве, которым он мог согревать любимую женщину, как он при своем мастерстве слова мог быть нежен, ласков, обаятелен в шутке, трогателен в признаниях!..»

«Письма моей жены»