Наталия Гончарова

Так часто поэт никогда и никому не писал, разве что князю Петру Вяземскому: дотошные исследователи подсчитали, что своему приятелю Пушкин отправил 72 письма. Но с ним Пушкина связывала почти двадцатилетняя дружба. С Натали жизнь свела поэта всего на восемь неполных лет, начиная со дня встречи. Он писал ей, своей Наташе, иногда делая приписку: «В собственные руки. Самонужнейшее», писал все, что лежало на сердце, словно исповедовался. И был крайне зол, когда полиция вскрывала его письма.

«Смотри, женка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это ее дело, и тут одно неприятно: тайна семейственных сношений, проникнутая скверным и бесчестным образом…»

«Пожалуйста не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои распечатываются и прочитываются на почте, в полиции, и так далее – охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен».

«Я пишу тебе, не для печати…»

Письма невесте – лишь на французском, жене Пушкин пишет только по-русски. Как тут не вспомнить собственных его признаний: «Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат»!

«Целую кончики Ваших крыльев, как говаривал Вольтер людям, которые вас не стоили» – это невесте.

«Поцелуй-ка меня, авось горе пройдет. Да лих, губки твои на 400 верст не оттянешь» – это жене.

«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног» – это невесте.

«…Если ты поплакала, не получив от меня письма, стало быть, ты меня еще любишь, женка. За что целую тебе ручки и ножки» – это жене.

«Друг мой женка»

Бумажный лист, самый вечный на свете материал, донес в своей первозданности все оттенки чувств, отголоски былых страстей и житейских забот, сохранив легкость и «свободу разговора».

Письма – как естественное течение жизни. Та фантастическая река безвременья, куда можно войти не единожды. Как легко открыть томик пушкинских писем к жене, изданный в серии «Литературные памятники», читать и перечитывать знакомые строки, забывая, что предназначались они не для чужих глаз, а лишь одной Натали!

Но, может, коль она их сберегла – не выбросила, не растеряла, не сожгла – значит, разрешила прикоснуться и к своей жизни, давно принадлежащей истории. На то была ее воля!

В письмах – живой Пушкин.

Он объясняется в любви:

«Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу…»

Дает наставления:

«Душа моя, женка моя, ангел мой! сделай мне такую милость: ходи 2 часа в сутки по комнате, и побереги себя»;

«Пожалуйста не стягивайся, не сиди поджавши ноги, и не дружись с графинями, с которыми нельзя кланяться в публике»;

«Верхом не езди, а кокетничай как-нибудь иначе»;

«…Смотри, не сделайся сама девочкой, не забудь, что уж у тебя двое детей… береги себя, будь осторожна; пляши умеренно, гуляй понемножку…»

Порою хандрит – и его раздражение тотчас выливается в сердитые строки:

«И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки…»;

«Не сердись, что я сержусь»;

«Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона».

Спохватывается и в следующем письме просит прощения:

«Друг мой женка, на прошедшей почте я не очень помню, что я тебе писал. Помнится, я был немножко сердит – и кажется, письмо немного жестко».

Спрашивает о детях:

«Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! – а каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? не ожидал я этого от него»;

«Ради Бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью».

Беспокоится о ней, своей Наташе:

«Милый мой друг, ты очень мила, ты пишешь мне часто, одна беда: письма твои меня не радуют. Что такое vertige? (головокружение. – фр.), обмороки или тошнота?.. пустили ли тебе кровь? Все это ужас меня беспокоит»;

«…Что, если у тебя опять нарывы, что, если Машка больна?»

Учит хозяйствовать:

«Ты пляшешь по их дудке; платишь деньги, кто только попросит; эдак хозяйство не пойдет».

Поручает ей деловые встречи, издательские дела:

«При сем пакет к Плетневу, для Современника…»;

«Что наша экспедиция? виделась ли ты с графиней Канкриной, и что ответ?»;

«Что записки Дуровой? пропущены ли Цензурою?»

Жалеет:

«Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги, Параша, повар, извозчик, аптекарь… у тебя не хватает денег, Смирдин перед тобой извиняется, ты беспокоишься – сердишься на меня – и поделом»;

«И как тебе там быть? без денег… с твоими дурами няньками и неряхами девушками … У тебя, чай, голова кругом идет»;

«Очень, очень благодарю тебя за письмо твое, воображаю твои хлопоты и прошу прощения у тебя за себя и книгопродавцев»;

Спрашивает у жены совета:

«Слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть так порядочны в печати и так глупы в разговоре. Признайся: так ли и со мною? право, боюсь».

Хвалит:

«…Ты здорова, дети здоровы, ты пай дитя; с бала уезжаешь прежде мазурки…»

Скучает: