Наташа Кампуш. 3096 дней

О том, что Похититель находился на волосок от разоблачения, подойди полиция к делу немного ответственнее, я узнала только после освобождения из темницы. А то, что я больше никогда из нее не выйду, мне стало понятно уже примерно через неделю.

Пасха 1998 года выпала на 12 апреля. В Пасхальное воскресенье Похититель принес мне корзинку с пестрыми яйцами из шоколада и большого пасхального зайца. Воскрешение Христа мы «праздновали» в холодном свете голой лампочки за маленьким садовым столиком в моем затхлом застенке. Я радовалась сладостям и всеми силами пыталась отогнать мысли о внешнем мире и тех Пасхах, которые мы праздновали раньше. Трава. Свет. Солнце. Деревья. Воздух. Люди. Мои родители. В этот день Похититель «признался», что потерял надежду получить за меня выкуп, так как мои родители до сих пор не дали ему ответа. «Видимо, их не очень интересует твоя судьба», — сказал он. А дальше последовал приговор. Пожизненный. «Ты видела мое лицо и знаешь меня слишком хорошо. Теперь я не могу выпустить тебя на свободу. Я никогда не передам тебя твоим родителям, но попытаюсь, насколько возможно, позаботиться о тебе здесь».

В день светлой Пасхи все мои надежды окончательно рухнули. Я плакала и молила его отпустить меня на свободу. «У меня вся жизнь впереди, ты же не можешь запереть меня здесь навсегда. Что будет со школой? Что будет с моими родителями?» Я клялась Богом и всем, что мне свято, что не обмолвлюсь о нем ни одним словом. Но он мне не верил — на свободе я быстро забуду все свои обещания или сдамся под давлением полиции.

Я пыталась втолковать ему, что он же тоже не хочет остаток своей жизни провести рядом с жертвой преступления в подвале, и просила его отвезти меня куда-нибудь очень далеко с завязанными глазами — тогда я точно не смогу найти этот дом и назвать имена, чтобы полиция смогла выйти на его след. Я даже придумывала для него планы бегства. Можно переехать за границу — жизнь в другой стране будет в любом случае лучше, чем рядом со мной, запертой в подвале, и в постоянных заботах обо мне. Я скулила, молила и в конце концов начала орать: «Полиция все равно меня найдет! И тогда тебя посадят. Или расстреляют! А если нет, тогда меня найдут мои родители!» Мой голос сорвался. Приклопил же оставался совершенно спокойным. «Ты их совсем не интересуешь, забыла? А если они даже появятся здесь, я их убью». После этого, пятясь, покинул комнату и запер дверь снаружи.

Я осталась одна.

Только через десять лет, когда уже прошло два года после моего побега, в ходе полицейского скандала, разгоревшегося вокруг ошибок следствия и укрывательства фактов, мне было суждено узнать, что в те Пасхальные дни, не подозревая о том, я второй раз стояла на пороге спасения. В Пасхальный вторник, 14 апреля, полиция опубликовала показания других свидетелей, которые указывали на то, что утром в день похищения видели автофургон с затемненными стеклами недалеко от общины, где я жила. Номера машины указывали на Гензерндорф.[15]

Показания же другого свидетеля полиция не обнародовала. В тот же день, 14 апреля, проводник служебно-розыскных собак из венской полиции позвонил в полицейский участок. Дежурный части дословно записал следующие показания: