Наташа Славина

С детства запавшая мысль росла, разворачивалась, крепла. Грустные картины страдания и смерти жизнь щедрой рукой выдвигала на каждом шагу. Детское «надо же что-нибудь сделать!» перешло в сознание, что надо работать много, упорно, что, очевидно, не все средства испробованы, не все известно. В природе все так мудро, так совершенно. Благое Провидение, снабдившее ее разрушительными средствами, не могло не наделить ее в той же мере источниками оживляющих сил, возможностью восстановить нарушенное равновесие. Конечно, смерть неизбежна, но пусть она приходит потому, что организм догорел, догорел и потух, пусть это будет смерть-сон, безболезненный, не страшный, а наступающий естественно, тихий и желанный отдых. Но страданий – страданий быть не должно. Не должен также в корне подтачиваться и преждевременно таять молодой, полный духовных сил и жажды жизни организм. Такая смерть особенно сильно поражала Дмитрия Андреевича. Вот почему по окончании университета темой для диссертации на доктора медицины он избрал чахотку и борьбу с ней. Туберкулез – самый жестокий, почти неодолимый бич, особенно беспощадный к молодым, часто едва успевшим стать на порог жизни существам. Десятки тысяч немилосердно подкашивает страшный недуг.

Дмитрий Андреевич не торопился с представлением своей работы. Теоретических знаний на основании целой массы всех доступных ему и русских, и иностранных ученых источников у него было достаточно, но такой труд казался ему мертвым и сухим: хотелось самому воочию познакомиться, увидеть настоящее живое дело, настоящих живых еще людей, ознакомиться со всем, что может сохранить или хотя бы продлить и облегчить страдальческое существование этих приговоренных. И вот теперь его мечта, его заветное желание – на пути к осуществлению: он получил одиннадцатимесячный отпуск и через две недели едет за границу, сперва – в Берлин, в клинику знаменитого ученого-работника[7], потом – в альпийские горные санатории. Сколько проектов толпится в его голове, сколько захватывающих надежд в будущем!

Наташа слушала с горящими глазами, вся до глубины души проникнутая его вдохновением. Как все это хорошо! Какую можно найти в жизни широкую, светлую дорогу! Вместе уже мечтают они: и она хочет со временем избрать тот же путь, конечно, не сейчас, сперва надо много поработать для поступления на курсы, да и по годам ее не примут еще, но тем лучше, она присмотрится, она по возвращении Димы будет помогать ему. И девочка чувствует, точно в душе что-то растет, приподнимает ее.

Вечерами были их лучшие часы, их лучшие беседы, так как днем вечно кипящая, всегда живая и срочная работа Дмитрия Андреевича почти всецело поглощала его.

В сырую, дождливую погоду они примащивались на широком кожаном диване в уютном кабинете, где просиживали долго в полусвете лениво надвигавшихся неторопливых июньских сумерек.

Когда же, наконец, вечерняя серая дымка, сначала легкая и прозрачная, настойчивее смотрела в окна, плотнее и гуще обнимая все кругом, так что предметы начинали терять свои очертания, няня Анисья вносила высокую лампу с большим красным абажуром, – тогда комната наполнялась теплым мягким светом и становилась особенно уютной, точно другой, новой, немного фантастической.

Ясные, теплые вечера они проводили на большойверанде, выходившей в сад, гуляли по аллее, обсаженной вишнями и грушами, любовались кустами сирени всевозможных оттенков, что уже пестрела плотно сжатыми почками и сулила богатое цветение. Вдоль аллеи, справа и слева, располагались угловые скамеечки, обращенные к веранде. Они были укрыты кустами крупной, исключительно белой сирени и походили на уютные, укромные беседки. О чем тут только не говорили Наташа с Дмитрием Андреевичем! Особенно часто возвращались они к своему общему милому прошлому.

Достаточно было незначительной фразы, даже случайного сочетания слов, как вдруг целая картинка вырисовывалась в памяти.

Однажды, держа в руках карамель, Наташа вдруг обратилась к Дмитрию Андреевичу: