Nathan Bedford Forrest

Командование потеряло своего первого человека в начале декабря, во время рекогносцировки, которую Форрест попросил разрешения провести в плохую декабрьскую погоду; он и 450 человек прошли весь путь до реки Огайо, несмотря на то, что многие из его новобранцев заболели корью. То, как была понесена первая потеря, и реакция Форреста на нее, можно рассматривать как прогноз не только того, какая война будет вестись на Западе, но и той очаровательной жизни, которую он будет вести в ней, и того, на что он будет готов пойти без колебаний. В отличие от восточного театра, который до 1864 года характеризовался рыцарскими претензиями, война на Западе с самого начала была подлой смертельной дуэлью, которая в верхнем Южном регионе усугублялась частым разделением братьев, родственников и соседей.

Подъезжая к городку Марион на западе Кентукки, Форрест узнал, что один из сторонников Конфедерации был арестован по наущению соседа-юниониста. Форрест решил ответить захватом последнего, но когда он с небольшим отрядом подошел к дому этого человека, полковой хирург, одетый в форму, более пышную, чем у его командира, был застрелен из дома. Человек, которого они искали, вероятно, приняв хорошо одетого хирурга за командира отряда, скрылся с заднего двора. Не имея возможности задержать нападавшего, Форрест, похоже, ничего не предпринимал, пока один из его отрядов не столкнулся с десятью юнионистскими служителями-баптистами, возвращавшимися с собрания церковной ассоциации в Иллинойсе. Форрест взял восьмерых из них в заложники, а двух других отправил обратно через реку Огайо, приказав им добиться освобождения нескольких сочувствующих Конфедерации кентуккийцев, недавно похищенных иллинойскими юнионистами. Он предупредил тех двоих, которых отпустил, что если они не вернутся с похищенными кентуккийцами через двадцать четыре часа, то он "повесит всех остальных [священнослужителей] на одном столбе". Угроза, как сообщается, достигла своей цели, после чего он отпустил остальных священнослужителей.4

Интересно, что об инциденте со священниками ничего не говорится в его отчете за этот период, а солдат-священник Келли, который много рассказывал о Форресте после войны, похоже, никогда не упоминал о нем; эта тактика была настолько нестандартной, что Форрест и его штаб, возможно, сочли, что о ней лучше не рассказывать в штабе. Кроме того, это не соответствовало его обычному отношению к духовенству. За исключением случаев, когда он прогнал студента-служителя от Мэри Энн Монтгомери в 1845 году, и этого инцидента во время войны шестнадцать лет спустя, его обычное отношение к людям Бога, как сообщается, было заметно уважительным, несмотря на его непринятие веры.

Его подразделение провело Рождество в Хопкинсвилле в таких условиях, которые он всегда предоставлял своим бойцам: самые лучшие из имеющихся. В данном случае это были "хорошие палатки с полом", в одной из которых он поселился вместе с Мэри Энн и их сыном, рядовым Вилли. Он обращался со своими солдатами практично и обычно гуманно, как давно обращался со скотом и рабами: как с личным имуществом, имеющим большую ценность, которое никогда не должно пропадать зря. Как солдат, он по возможности берег своих людей и их энергию, чтобы у них оставался максимум сил для сражения, где он требовал от них всего, что у них есть. "Стреляйте в каждого, кто не хочет сражаться", - регулярно приказывал он подчиненным. Позднее Келли писал об этом периоде, что люди Форреста быстро поняли, что его "единая воля, невосприимчивая к аргументам, призывам или угрозам... должна была всегда быть руководящим импульсом в их движениях". Все, что требовалось для удовлетворения их нужд и обеспечения комфорта, он делал быстро, за исключением изменения своих планов, под которые все должно было подстраиваться".5

Свое первое военное сражение он провел через три дня после Рождества. Во время очередной рекогносцировки, в которой к 260 его солдатам присоединились еще сорок человек из Расселвилля, штат Кентукки, под командованием подполковника Дж. У. Старнса, он обнаружил врага возле небольшого городка Рамси; по слухам, ранее тем утром там находились 500 солдат Союза. Эта новость вызвала "ликующие и вызывающие крики" в рядах конфедератов - отчасти, несомненно, благодаря тому, что "женщины из домов [в Рамси] махали нам вперед". В одном из самых романтичных заявлений, которые когда-либо писали для него его военные секретари, в официальном отчете было сказано, что его колонну встретила "красивая молодая" всадница "улыбающаяся, с распущенными локонами, развевающимися на ветру... как раз перед тем, как наш передовой отряд столкнулся с тылом федералов". Вид ее, по его словам, "вселил нерв в мою руку и зажег рыцарское благородство в моем сердце".