Натянутый лук

— О, она — особенная, — мягко сказал Горгас. — Я убиваю для самозащиты, Бардас убивал ради других, ты хочешь убивать из мести или что там проедает дыры в твоем маленьком мозгу. Твоя мать убила целый город, и знаешь зачем? Не из-за мести, хотя, видит Бог, у нее были на то основания. Не потому что ей пришлось. Она убила Перимадею, чтобы сэкономить деньги. — Он внезапно ухмыльнулся, как будто вспомнил смешную шутку. — Не для того, чтобы заработать деньги, понимаешь, а чтобы сэкономить их. Ей надоело выплачивать проценты за деньги, которые она одолжила в Перимадее, чтобы основать свой идиотский Банк. Деньги в канаву, сказала она мне, и никто не подкопается. Поэтому она послала меня открыть ворота и убить целый город. Как тебе это нравится? Мне — очень. Может, она и злобная стерва, но не восхищаться ее эгоизмом невозможно.

Исъют заглянула ему в глаза.

— Но ведь ты открыл ворота.

— Да. По просьбе твоей матери.

— Понятно. Ты это сделал.

— Это совпадало с моими интересами, — сказал Горгас. — Я не люблю выдвигать идеи. Она предложила, я согласился.

Исъют задумчиво посмотрела на него.

— Дядя Горгас, почему ты притворяешься, что любишь свою семью, когда на самом деле ненавидишь родственников еще больше, чем я?

Горгас задумался.

— Ты путаешь ненависть и понимание того, что у людей есть недостатки. — Он окинул сад взглядом человека, наслаждающегося своими владениями. — Ты действительно полагаешь, что нельзя любить человека, зная, что он злой? Удивительно, я-то считал тебя более взрослой. Думаешь, жена меня не любит? Думаешь, я не люблю Бардаса? Или Ньессу, или тебя? Странно, — добавил он, откидываясь на стул, — что я могу так откровенно с тобой разговаривать. Дело, наверное, в том, что мы сильно похожи.

— Ты так думаешь?

— Не обижайся. Ты мне нравишься. С тобой я могу облечь в слова мысли, которые постоянно крутятся у меня в голове. Ну, — вздохнул он, снова выпрямляясь, — скажи, что ты обо мне думаешь. Я не против.

Исъют старательно обдумала свой ответ, как студентка на семинаре.

— То, что ты только что рассказал, — начала она, — мне сложно понять. То есть я понимаю, человек может открыть ворота, всего-то надо отодвинуть засов, а из-за того, что ворота открыты, город может пасть, и умрут тысячи людей. Но я не пойму, как кто-то может сделать такое по своей воле. — Она оттянула пальцами нижнюю губу. — Тебе понравилось? Это было приятно?

— Нужно ли мне отвечать? — спросил Горгас. Она отрицательно покачала головой:

— Нет, конечно, вопрос глупый. Слишком просто списать все на сумасшествие. В чем же тогда ответ? Мы не такие, как все?

Горгас поджал губы.

— Ты начинаешь понимать. Наша семья — небольшая группка воинов, как налетчики из Шастела. Мы на вражеской территории, где все против нас; поэтому идем на все, ведь их так много, а нас так мало, они враги, но и мы имеем право выжить. Мне нравится думать, что мы — особый вид животных. Животных можно убивать ради еды или меха или потому, что они свили гнездо на твоей крыше. Нет, дело не в том, что мы лучше, чем они, мы просто другие. Есть люди, которых можно убивать, а есть — которых нельзя. Поэтому я прощаю Бардаса, и поэтому ты должна сделать то же самое.

Исъют пожала плечами:

— Поверю тебе на слово, может, он самый лучший из нас. Но именно он причинил мне вред, Поэтому только его я ненавижу. А все остальное не имеет значения.

Горгас кивнул:

— Наверное, тебе кажется, что я сильно переживаю по этому поводу, но это не так. Просто я хочу сказать, что у него другой взгляд на ценность человеческой жизни. — Он поднялся. — Знаешь, я рад, что мы поговорили. Ситуация прояснилась. Согласна?

Исъют неопределенно махнула рукой.

— Ты правда сделал это? — спросила она. — Открыл ворота Города и впустил врага?

Горгас распрямил плечи.

— Одни враги убили других врагов. Не я начал войну. Я не убил ни единого человека. Как ты сказала, я только отодвинул засов. Дядя Бардас не начинал войны. Темрай не начинал войны. Твой дед Максен не начинал войны.

— О Боже, — сказала Исъют, — я совсем о нем забыла.

— И еще кое-что. — Горгас наклонился, чтобы забрать пустую тарелку. — Твой отец не насиловал твою мать. Просто так в то время зарабатывали деньги… Ну, — добавил он, нахмурившись, — кажется, я ничего не забыл? По крайней мере я был откровенен с тобой. Этим я всегда гордился, своей откровенностью с людьми. Есть пословица: семью не выбирают.

— Доктор Геннадий!

Если бы я был таким старым, как я себя чувствую, то не смог бы услышать тебя.

Геннадий прибавил шагу.

— Доктор Геннадий, подождите!

Бесполезно, печально подумал Геннадий. Он обернулся и увидел Фолько Боверта.

— Мастер Боверт, — вежливо поздоровался он.

— Вас нелегко найти, доктор, — запыхавшись, проговорил Боверт. Фолько Боверт всегда был где-нибудь поблизости намного чаще, чем требовалось. — Думаю, пришло время серьезно поговорить о проблеме на Сконе.

— С удовольствием, — вздохнул Геннадий.