Натиск на Закат

Разошлись мои советчики, а я, перед тем как навестить принцессу моей грёзы, приступил к сакральной в моём понимании процедуре: омовению тела под душем и очищению души в моём бренном теле. Нет, я не питал особой надежды, я знал, что способен лишь частично освободить сосуды моей души от чёрного осадка. Шампунь для тела есть, а шампуня для души ещё никто не придумал. Так что очищал я её единственным знакомым мне средством — размышлением. Попутно дотянулся — и тыльной стороной ладони ощупал утолщение на спине. Вспомнил, что уже много ночей сплю либо на правом боку, либо на левом: сон не шёл, если лежал на спине. Мне, привыкшему к владению своим телом, стало не по себе. Имплантаты дорогие и, как поведал доктор, изощрённо сложные игрушки. Не соответствуют они нашему времени. А средневековью? Мутант вёл речи о средневековом окружении его колонии. Его высказывания, надо полагать, всего лишь образные метафоры, как, например, у Курта Воннегута. После концлагеря Воннегут уверил себя в том, что мы по-прежнему живём в эпоху средневековья. Его книги до конца читать невозможно: к середине каждого повествования ему отказывает здравый смысл. В отличие от прочих старых писателей, он страдал не от деменции, а от фантастического маразма, переходящего в убогость. Наш мир, увы, не средневековье. Наш мир, несмотря на сложные технологии, стремится к упрощению всего и каждого. Средневековье можно сравнить с миттельшпилем, а мы подошли к эндшпилю.

Протирая запотевшее зеркало и завершая последний этап моей процедуры — бритьё, я услышал шум передвигаемого в гостиной стула. Никак мой сосед пожаловал. Днём он почему-то уверовал в версию следователя, утверждавшего, что «Григорович страшнее, чем Чикатило». Придётся объяснить Семёнычу, что каждый из нас потенциально шахид, а потому страшнее, чем Чикатило. В том случае, если я нащупаю у него имплантат. Возможно, девицы из команды Буйновича проявили-таки человечность и пожалели старика?

В белом махровом халате и, благодаря шампуню, в высшей степени пушистый, с чистой душой и с благородной целью освятить и осветлить образ водителя Григоровича, увезённого на муки и страдания, я открыл дверь ванной, вошёл в гостиную — и увидел Невесту.

— У вас дверь была отворена. Я подумала, что вы у Семёныча и решила дождаться вас. Со мной приключилось нечто невероятное. Даже не знаю, с чего начать?

Пушистые волосы Анюты, несмотря на старания создать подобие причёски, свидетельствовали о её недавнем визите в местную баньку, но на лице не проступал румянец; бледность лика подчёркивала обеспокоенность, что явно читалась в синих глазках.

— Позвольте, Анюта, мне одеться, и я буду в вашем полном распоряжении.

Конечно, мог бы выслушать Анюту without further ado. Махровое изделие китайского производства, что было на мне, ничуть не помешало бы вникнуть в «невероятность» её проблемы. Но в голове уже созрел план, и для его претворения в жизнь тот халат не годился. Никоим образом он не соответствовал её строгому костюму.

Успел одеть брюки и рубашку — и в этот момент вырубился свет. Не улавливал слух и тарахтенья дизельного агрегата, что давал нам электроэнергию. У семи нянек, как говорится… Проклиная электромехаников, зажёг свечу, накинул пиджак и на ощупь достал из рюкзака коробочку с золотым колечком. Кипение души достигло обжигающего максимума. «Да как же больно! Что ж меня обожгло? Ясно, что не свеча, то моя душа горит… Так без света даже романтичнее» — с такой оценкой предстоящего события вступил с зажжённой свечой в гостиную и, к моему неудовольствию, узрел Семёныча, шарившего на полке старого комода в поисках свечи.

— Пришёл на ваш зов, товарищ капитан, — оповестил он, — А тут авария.

— Товарищ полковник, во-первых, не звал вас, а во-вторых, авария не тут, а в мозгах ваших механиков, что забыли восполнить топливо в баках агрегата. Придётся вам прогуляться, выяснить, кто нынче дежурит и наказать нерадивого.

— Как странно! Мне показалось, что звали вы меня.

— Если показалось, Семёныч, креститься надобно.

Ушёл администратор, порушив настрой моей души. Я чиркнул спичкой — и в неровном свете от трёх свечей стал любоваться встревоженной фигурой Анюты. Опять что-то обожгло внутри, и запершило даже в горле. В голосе моём, наверное, слышалась хрипотца.

— Вообразить невероятность того, что приключилось с вами не могу, но и со мной творится самое невероятное. Жизни без тебя, Анюта, не мыслю.

В мерцании свечей всматривался в её глаза. Утопая в них, машинально открыл коробочку и мгновение спустя надел колечко на её безымянный палец. Анюта не отрывала взора от меня. Нет, она чувствовала мои манипуляции, но для неё важнее был мой взгляд и то, что ей внезапно открылось.

— Вчера, Святослав, вы готовы были выпроводить меня из лагеря.