Натюрморт из Кардингтон-кресент

Попутно он с разочарованием отметил, что Джордж и Эмили спали в разных комнатах. Конечно, ему было хорошо известно, что во многих состоятельных семействах принято, чтобы у мужа и жены были отдельные спальни, но ему не нравился этот обычай. Одной из важнейших составляющих счастья в жизни для него была возможность проснуться ночью и почувствовать, что рядом с ним его любимая Шарлотта. Мысль о скором возвращении в ее объятия поддерживала Томаса среди самого крайнего уродства человеческого бытия, согревала его в самый холодный и промозглый день и служила надеждой в самых трагических обстоятельствах.

Но сейчас у него не было времени размышлять о разнице в стиле жизни и о той роли, которую она играет. Доктор Тревес стоял рядом с кроватью, на которой лежало покрытое простыней тело. Он молча поднял простыню, и Питт увидел бледное, казавшееся восковым лицо. Черты его, несомненно, принадлежали Джорджу — прямой нос, высокий лоб, — но его темные глаза были закрыты, и под ними уже залегли темные круги. Лицо покойного было таким, каким его помнил Томас, и в то же время лежавший перед ним человек чем-то очень существенным отличался от прежнего Джорджа. От него как будто исходило дыхание всепобеждающей смерти. Глядя на него, невозможно было поверить, что в этом теле когда-то пребывала душа.

— Никаких телесных повреждений, — почти шепотом произнес инспектор.

Джорджа уже не было здесь, от него осталась только одна телесная оболочка, и все же говорить громко в присутствии его мертвого тела казалось бестактным.

— Ни малейших, — подтвердил Тревес. — Никаких следов борьбы. Ничего, за исключением совершенно очевидного факта, что покойный выпил чашку кофе с достаточной дозой дигиталиса, чтобы вызвать у него смертельный сердечный приступ, и… несчастная маленькая собачонка, также получившая свою долю угощения и тоже отправившаяся на тот свет.

— Что доказывает, что это не самоубийство, — со вздохом заключил Питт. — Джордж ни при каких обстоятельствах не убил бы собаку. Ведь она ему даже не принадлежала. Страйп расспросит прислугу, выяснит, где хранился кофе и кто имел к нему доступ. Полагаю, что, кроме Джорджа, вряд ли кто-то пил кофе в такое время. Большинство пьет чай. Мне придется побеседовать с членами семьи.

— Крайне неприятная процедура, — сочувственно заметил Тревес. — Убийство члена семьи — одна из самых тягостных трагедий. Одному только Богу известно, как мы поступаем друг с другом в том месте, которое обычно именуем нашим домашним раем и которое очень часто сами превращаем в настоящее чистилище. — Доктор открыл дверь на лестничную площадку. — Старуха — себялюбивая, властная и вздорная дама. Не позволяйте ей дурачить вас историями о расстроенном здоровье. У нее нет никаких болезней, за исключением старости.

— В таком случае зачем ей дигиталис?

Тревес пожал плечами.

— По крайней мере, я ей его не прописывал. Она из тех дам, которые начинают имитировать дурноту и обмороки, как только кто-то из других членов семьи попытается им противоречить. Это, наверное, ее единственный способ держать в подчинении юную Тэсси. Без подчинения нет власти, поэтому она убедила одного из местных докторов прописать ей дигиталис. И теперь она никогда не упускает возможности намекнуть мне, что тот врач спас ей жизнь, подразумевая, что я, несомненно, не моргнув глазом, позволил бы ей отойти в мир иной.

Тревес мрачно улыбнулся. Питт вспомнил других вдов, которых он встречал в жизни, которые управляли своими семействами с помощью постоянных и безжалостных угроз скорой смерти, самого неприкрытого шантажа. Бабушка Шарлотты внушала окружающим настоящий ужас и отбрасывала мрачную тень практически на все семейные дела своими постоянными упоминаниями о жестокой неблагодарности, которую все остальные члены семьи по отношению к ней неизменно проявляют.

— Возможно, именно с ней я и повидаюсь прежде всего, — заключил инспектор и подал руку доктору. — Спасибо.

Тревес крепко пожал протянутую руку.

— Удачи, — сказал он, однако на его лице отобразилось полнейшее неверие в успех Питта.

Томас отослал записку о дигиталисе Страйпу, находившемуся в комнатах для прислуги, и попросил лакея проводить его к миссис Марч.

Она все еще находилась внизу в розовом будуаре, и, несмотря на то, что день выдался теплый, у нее в камине вовсю горел огонь, отчего в комнате было невыносимо душно в отличие от остального дома, в котором были распахнуты настежь все окна.

Миссис Марч возлежала в шезлонге, рядом с ней на столике из красного дерева стоял поднос с чаем и фигурная бутылочка из цветного стекла с нюхательной солью. Она постоянно подносил платок к щекам, как будто в любое мгновение готова была разразиться рыданиями. Комната плотно была заставлена мебелью и драпировками, и у Питта сразу же возникло ощущение жуткой тесноты и удушья. Однако глаза пожилой леди, устремленные на пухлые руки, унизанные кольцами, были холодны, как кубики льда.

— Я полагаю, вы тот самый полицейский, — произнесла она с нескрываемым отвращением.

— Да, мэм.