Натюрморт с часами

Могло ли бессловесное дитя вспомнить все эти адреса, позже, во сне, как часть сказки или колыбельной, пропетой в разбившийся глиняный кувшин? Мы утомились? Надо еще пройти, но идти надо быстро, через силу. Десятая рота Училища офицерского резерва в Сараево (казарма на холме, на расстоянии пушечного выстрела от города); статус: курсант, рядовой; лагерь Шталаг IVA, Ольберсдорф, порядковый номер заключенного 22328 IV В, Дьявольская Мельница, Саксония. Думаете, что есть что-то еще? Есть. Нови-Сад, Дунайская, 34/П или Dr. Bardossy Lasylo utca, Ujviddgh, что, в принципе, одно и то же. Могилы нет.

Слышит ли новорожденный все это? Понимает ли услышанное? Осознает ли себя, когда так истошно вопит? Кричит ли он от того, что все слышал и понял?

Мы не знаем. Но не знают и те, что делают вид, что знают. Мы можем только верить. Но не верим.

И поэтому, вот карта, путеводитель, путевые заметки, или как бы могли все это назвать. Вообще-то, каталог выставки картин.

Глиняный горшок и ступка

Коста просыпается глубокой ночью от лая собаки. Поднимает руку, которая затекла и онемела под тяжестью его тела, другой рукой, но та вяло падает. Он начинает ее нервно массировать и вздыхает с облегчением, когда мурашки крови, наконец, начинают скользить от плеча к пальцам. Ночью температура сильно понизилась, и поэтому, наверное, он так неестественно скрючился под слежавшейся периной, похожий на погасшее огниво. Что же ему снилось?

Он с трудом ориентируется в ворохе сновидений, под которым обычно оказывается, как под кучей влажных шкур животных, вот такое это было ощущение. Но он никак в этом не мог разобраться, неловкий, когда речь заходит о снах, и обычно на заданный вопрос не отвечал ничего. Мне ничего не снилось, а если и снилось, я не запомнил, грош цена всем этим снам. Он часто просыпался среди ночи, все время во власти какой-то полудремы, никогда не засыпал крепко, как убитый, как человек, так сказать, с чистой совестью. Где-то он слышал, что видения возможны только тогда, когда сон глубокий, но это его не заботило, он по-прежнему оставался на поверхности, напряженный, его могли разбудить муха или обычный дождь, он не умел провести границу. Кому вообще до этого есть дело, «что тебе снилось», праздным теткам, осчастливленным наследникам сонников, фрустрированным психоаналитикам, старомодным поэтам? Одним словом, вообще никому.