Натюрморт с серебряной вазой

Они обменялись визитками. Лавров дал журналисту липовую, на которой он значился как частный детектив. Но номер телефона там был указан настоящий.

– Кстати, дай-ка мне адресок опытного эксперта по древностям. Есть у вас такой?

– Можно в музей подойти, – предложил парень. – Вы думаете, украденную вазу выставят на продажу?

Несмотря на то что они как будто подружились и Лавров перешел на «ты», Игорь все еще не мог преодолеть внутренний барьер и обращаться к собеседнику по-свойски. Он не так легко сходился с людьми. Это не способствовало его профессиональному росту. Но что поделаешь?

– Не следует торопиться с выводами, – предостерег его детектив. – Мы пока не знаем, где ваза. Я доберусь до яхты, тогда все станет ясно.

– Старинную вещь потребуется оценить! – будто не слыша, продолжал журналист. – Кто у нас лучший спец? Так-так-так… пожалуй, обратитесь к Кирчуку. Не помню, как его зовут… но адресок дам. Вернее, покажу. Идемте…

Глава 22

Москва

Виктор ненавидел себя, ненавидел Раметова, ненавидел женщину, которая сломала ему жизнь. Руся – так он называл ее, по-бунински[6] поэтично и мягко. И с тех пор не мыслил называть ее по-другому. Она тоже придумала ему милое прозвище – Вик.

Они оба были несовременными, «отставшими» от модных веяний, и это сблизило их. Зачитывались классикой, ходили в театр, много спорили. Оба собиралась заниматься журналистикой, поступили в университет…

Русю отчислили с четвертого курса за неуспеваемость. Виктор до мельчайших деталей помнил тот морозный солнечный день, когда пришел к Русе домой уговаривать ее не бросать учебу. Ему открыла другая женщина – холодная и неприступная, неумолимая и при этом трогательная в своей смиренной красоте. Тогда он не понимал, что она – дитя контрастов. Наивность сочеталась в ней с невозмутимой рассудочностью, а нежная страстность – с удивительным равнодушием.

«Зачем я тебе? – спросила она, не давая ему высказаться. – Мы с тобой слишком разные, Вик…»

Вот так сюрприз! Разные. До сих пор они увлекались одним и тем же, читали одно и то же, даже угадывали мысли друг друга. Когда, в какой неуловимый и страшный миг все изменилось?

«Я люблю тебя…» – вырвалось у Виктора то, что и без его признания было ясно.

«Ты будешь страдать и заставишь страдать меня, – заявила Руся, выскальзывая из его объятий. – Я хочу наслаждаться жизнью, а не прозябать. Хочу всего и сразу. Если мы сойдемся, ты станешь упрекать меня в бесчувствии, в корысти и расчете. Потом начнешь пить, изводить меня ревностью…»

Она долго перечисляла все свои недостатки, которые вдруг открыла в себе. И коих, по ее мнению, не замечал Виктор. Потому что любовь застлала ему глаза. Потому что он потерял голову.

«Рано или поздно ты очнешься, посмотришь на меня трезво и ужаснешься, – убеждала его Руся. – Я никогда не была такой, как тебе казалось. Я притворялась, чтобы нравиться тебе. Наверное, мне надоело играть чужую роль. Зачем нам мучить друг друга?»

Виктору казалось, что она бредит. Она сошла с ума! Но даже сумасшедшая она была ему дорога и близка. Никакая «правильная» девушка не смогла бы заменить ему Русю.

Путаясь и заикаясь от волнения, он пытался доказать ей ее жестокую неправоту. Но она не хотела его слушать. Она уже все решила – и за себя, и за него.

Виктор забыл, зачем он пришел. Забыл, кто он и где находится. Его небеса рушились, и он задыхался под обломками. Казалось, без Руси его жизнь не имеет смысла.

Тогда он не покончил с собой лишь по одной причине: без Руси его смерть тоже потеряла смысл. Им овладело полное безразличие к своей судьбе. Полная отрешенность.

Виктор заболел. Возвращаясь от Руси домой – пешком, в куртке нараспашку, с непокрытой головой, он сильно простудился. Двухстороннее воспаление легких уложило его в постель на долгие три недели. Он провел эти дни и ночи в горячке, в бреду, где видел только Русю. Она склонялась над ним, шептала невнятные, неразборчивые слова. Он пытался взять ее за руку, но она ускользала и растворялась в душном сумеречном воздухе комнаты…

Виктор звал ее. Руся не откликалась. Потом она внезапно появлялась, почему-то одетая в голубой халат и шапочку медсестры, что-то делала и снова исчезала. Эта болезнь проложила четкую границу между жизнью Виктора «до» и «после» разрыва с Русей. Два абсолютно разных состояния существования, не похожие один на другой, как не похожи свет и тьма.

Поднявшись на ноги, Виктор, казалось, излечился не только физически, но и душевно. Оказывается, можно жить и без света. Теперь Виктору предстояло многому учиться заново. Он открыл для себя, что верить и любить – гораздо труднее, чем критиковать и ненавидеть. Каким-то образом любовь, призванная облагораживать и возвышать человека, разрушила его внутренний мир. Возможно ли такое?

Виктор стал злым и язвительным. Собственная обида как будто давала ему право причинять боль другим. Он словно мстил за все, что лично для него не сбылось, за поруганные мечты о счастье. Он вырвал страницы из своего неудавшегося романа, сжег их и поставил крест на отношениях с женщинами. Отныне тема любви для него – табу.