Натюрморт с удилами

Вскоре после своего шумно отпразднованного юбилея (ему исполнилось шестьдесят) он заболел. Врачи констатировали воспаление желчного пузыря, порекомендовали больному покой и заверили, что пациент вскоре выздоровеет. Но он предусмотрительно составил завещание и предложил досрочно вернуть долги своим кредиторам. Состояние фирмы представлялось следующим образом: активы — 12 000 флоринов, легко возвращаемые долговые обязательства — 9 300 флоринов и еще 5 100 флоринов в ценных бумагах и акциях Ост-Индской компании.

Слабость все увеличивалась, Троост не подымался теперь с постели. Врачи прописывали компрессы из трав, всевозможные микстуры — вино с хиной, настойку алоэ, вытяжку из генцианы^{113}; ему пускали кровь, наконец порекомендовали класть на грудь больного паучьи головы в скорлупе грецкого ореха, а если бы и это не помогло, то следовало заменить головы цитатами из Библии. Как мы видим, наука постепенно уступала место вере.

Ежедневно около пяти часов — лето было погожее, очень теплое — приходил старый приятель Трооста, Авраам Ансло. Некогда он славился во всей Голландии своим красноречием, а ныне стал молчаливым старичком с седой редкой бородкой и вечно слезящимися глазами. Он садился в ногах; они улыбались друг другу; их диалог шел вне слов и времени. Больной испытывал огромную потребность в том, чтобы поделиться своими сомнениями, духовными затруднениями и беспокойством. Он совершенно не мог понять Того Света. Пустая голубизна наполняла его душу страхом и отвращением. Наверное, это был безбожный мятеж его воображения, и прежде всего — языческих чувств. Он абсолютно не мог понять, как можно существовать без дома, без скрипучей лестницы с перилами, без занавесок и подсвечников. А также без тканей, среди которых он провел свою жизнь. Какая неумолимая сила отнимает у нас холодок шершавого шелка, черную шерсть, переливающуюся в руках наподобие волны, полотно, напоминающее поверхность пруда, затянутого льдом, бархат, щекочущий, как мех, кружева, которые, кажется, шепотом рассказывают женские секреты?

Ансло уходил перед наступлением сумерек и на прощание дотрагивался холодными пальцами до руки своего друга.

Времени оставалось не много.

Завтра-послезавтра войдет служанка с завтраком и коротко вскрикнет.

И тогда в доме завесят все зеркала и повернут картины лицом к стене, дабы изображение девушки, пишущей письмо, кораблей, плывущих в открытом море, и крестьян, пляшущих под высоким дубом, не остановили в пути того, кто отправился к невообразимым мирам.

1979–1988