Нация и сталь

Рейн был форпостом для непобедимого Юлия Цезаря. Земля, что простиралась дальше этой границы, считалась не принадлежащей Римской империи. На территории Галлии были даже проложены дороги, по которым вполне могли маршировать легионы, завоевывая земли, которые в дальнейшем стали территорией, принадлежащей современной Франции, унаследовавшей представления о римском праве и законности. Но на Восток от Галлии среди непроходимых чащ никакой закон уже не действовал, как не проникал сюда и солнечный свет. Здесь-то и формировалось национальное сознание, а, точнее, коллективное бессознательное будущих немцев. Итак, именно бескрайний девственный лес оказал фатальное влияние на формирование сознания нации.

Еще во II веке нашей эры Тацит предупреждал галлов: "... для вашей, а не для нашей пользы мы стоим на границах Рейна и охраняем вас от воинственных германских племен, которые так часто пытались проникнуть в ваши земли и так и не оставили надежду сменить свое одинокое заточение среди мрачных лесов и болот на Галлию". Историк откровенно высказывал удивление по поводу того, как, вообще, можно было жить там, где обитали лишь дикие звери. "Да и кто, не говоря уже об опасности плавания, - писал Тацит, - по грозному и неизвестному морю, покинув Азию, или Африку, или Италию, стал бы устремляться в Германию с её неприютной землей и суровым небом, безрадостную для обитания и для взора, кроме тех, кому она родина?"

Образ мира, выработанный мыслью народов Северной Европы, во многом зависел от образа их жизни. Скотоводы, охотники, рыбаки и мореходы, в меньшей мере земледельцы, они жили в окружении суровой и слабо освоенной ими природы, которую их богатая фантазия легко населяла враждебными силами. Центр их жизни - обособленный сельский двор. Соответственно и все мироздание моделировалось ими в виде системы усадеб. Подобно тому как вокруг их усадеб простирались невозделанные пустоши, так и весь мир мыслился ими состоящим из резко противопоставленных друг другу сфер: "срединная усадьба" (Мидгард), т. е. мир человеческий, окружена миром чудовищ, великанов, постоянно угрожающих миру людей; этот дикий мир хаоса именовали Утгардом (буквально: "то, что находится за оградой, вне пределов усадьбы"). Над Мидгардом высится Асгард - творение богов - асов. Асгард соединен с Мидгардом мостом, образованным радугой. В море плавает мировой змей, тело его опоясывает весь Мидгард.

Самым важным достоинством для древнего германца была борьба за славу. Самой важной и могущественной силой в мире он считал Судьбу. Причем Судьба понималась не как всеобщий рок, а как индивидуальная доля отдельного человека, его везение, счастье; у одних удачи больше, у других меньше. Могучий король, славный предводитель - наиболее "богатый" счастьем человек. Воплощением этого счастья являлось золото или воинская добыча, трофеи. Нашейные кольца, браслеты, витое или пластинчатое золото постоянно фигурируют в эпосе. Устойчивое обозначение короля - "ломающий гривны" (дарила подчас не целое кольцо, то было значительное богатство, а части его). Дружинники с нетерпением ждали подарков вождя, видя в них убедительные знаки своей доблести и заслуг. "Богатый" на счастье вождь делился своей удачей с храбрыми воинами. Таким образом, Вождь и Судьба в сознании древнего германца являли собой нечто единое.

Жажда славы, добычи и княжеских наград - вот высшие ценности для германского героя. "Каждого смертного ждет кончина! - // пусть же, кто может, вживе заслужит // вечную славу! Ибо для воина // лучшая плата память достойная!" В таких выражениях нашла свое воплощение жизненная программа древнего германца. Борьба за славу и драгоценности, верность вождю, кровавая месть как императив поведения, зависимость человека от царящей в мире Судьбы и мужественная встреча с нею, а затем неизбежная трагическая гибель - вот определяющие параметры жизни тех, кто населял когда-то бескрайние лесные просторы Германии.

Герой перед лицом Судьбы - центральная тема героических песен древних германцев. Обычно герой заранее осведомлен о своей участи. Какова должна быть позиция человека, знающего наперед о грозящих ему бедах и конечной гибели? Вот проблема, на которую древний германец предлагал однозначный и мужественный ответ. Знание Судьбы не повергало героя в фаталическую апатию и не побуждало его пытаться уклониться от грозящей ему гибели; напротив, будучи уверен в том, что выпавшее ему в удел неотвратимо, он смело бросал вызов Судьбе, смело принимал её, заботясь только о посмертной славе. Добровольная "воля к смерти" делала сознание древних германцев эсхатологическим, т. е. таким, которое с героическим воодушевлением принимало неизбежную кончину. Даже своих богов эти племена лишали привычного бессмертия. Вместе с людьми они должны были погибнуть в последней схватке с Мировым Волком, Великанами, чудовищами и прочей нечистью, населяющей подземный мир (Хель) и бескрайние леса.