Нация. Плоды искушения. Том первый

Первое заседание Правительственной комиссии решили провести в 22:00, а до этого времени требовалось тщательно изучить вопрос: что делать со станцией? Времени на все работы отводилось очень и очень мало… При осмотре 4-го энергоблока специалисты очень надеялись, что аварийный реактор хоть и пострадал, но, в общем, цел. Тем более что о целостности реактора было доложено директором станции Брюхановым в Москву. Этот факт если не радовал, то хоть как-то облегчал проблему Правительственной комиссии: радиоактивность можно будет понемногу заглушить, а это значит, что радиационный фон в Припяти будет со временем падать, но, как, оказалось, заглушать, к сожалению, было нечего. Реактор был полностью разрушен, а всё топливо (1700 тонн урана) выброшено в атмосферу. Все понимали, что это не авария, а катастрофа, но никто не понимал: как с ней бороться? В стране, да и в мире, ещё не было ни теоритических, ни практических программ по ликвидации подобных катастроф. В этом вопросе наступил день «X».

Не веря в случившееся, члены комиссии прекрасно осознавали всю серьёзность положения. Они понимали, что с этого часа вся ответственность за людей и страну ложится на их плечи. Что им придётся не только брать ответственность на себя, но и принимать непростые решения, не имеющие аналогов в мировой управленческой практике. В этой экстремальной обстановке им нужно будет применять совершенно новый стиль работы, радикально отличающийся от сложившейся в стране управленческой практики с её предельно консервативным и рутинным механизмом. И эта работа потребует жертв.

Домой Сомов приехал только к вечеру. Уставший, с потухшими глазами, он с трудом поднимался по ступенькам на третий этаж… Мир казался ему в этот момент серым, унылым и мрачным, без всяких перспектив и возможностей. Голова болела и раскалывалась на части, и он не знал, что делать, что предпринять в этом случае. (Днём он уже выпил таблетку йода, но радиация в этом круговороте трагических событий «зацепила» и его, и он это чувствовал.) Чтобы прийти в себя, даже психологически оттого, что он увидел и пережил всего лишь за один день, ему нужна была невероятная сила и энергия, особенно на уровне подсознания, чтобы включить все защитные механизмы организма, начав процесс избавления от непосильной тяжести и боли; сброса всего лишнего, что накопилось; нужны были определённые, свежие мысли с уже готовой оценкой, которые были бы адекватными и истинными, чтобы через них, хотя бы на короткое время, сосредоточиться и принять правильное решение. Ведь то, что случилось, не могло присниться даже во сне. А здесь всё наяву – вот, на тебе: смотри, чувствуй, страдай. Всё это подавляло в нём жизненную энергию и иммунитет, делая слабым и беззащитным. Что говорить: внутреннее спокойствие, неспешность, уверенность – всё быстрее покидали его, предоставляя место новым, не характерным для него свойствам. Среди которых больше всего отводилось места отрицательным мыслям и эмоциям, раздражительности, неуверенности, подавленности, недовольству и всему тому, что выводило его из состояния равновесия. Всё это было для него впервые, как, впрочем, и для многих его коллег по работе, оказавшихся в эпицентре трагических событий. Он уже знал о многих погибших и раненых, как и о всей масштабности и серьёзности случившейся катастрофы, о той доле, что выпала на многих специалистов, особенно на реакторщиков, тушивших не только пожар вместе с пожарными внутри здания 4-го энергоблока, но и обеспечивавших безопасность остальных реакторов. Для этого нужно было проделать огромную работу – от замены повреждённых механизмов до перекачки десятков тонн масла из машинного зала, заменяя взрывоопасный водород в турбогенераторах азотом. Объём их работ, казалось бы, был невыполним, но ценой собственной жизни они это сделали; но ведь этого могло и не быть…

В эти минуты он не мог смириться с мыслью о том, что Юра Астапенко, его хороший товарищ, в тяжелейшем состоянии доставлен в одну из больниц города (всех подробностей, касающихся его случая, он ещё не знал). Разные мысли и предположения по этому поводу не давали ему покоя. Тем более что днём раньше они виделись, разговаривали…

Была и другая тяжесть на душе, в которую невозможно было поверить. Заключалась она в том, что всё ядерное топливо было выброшено взрывом в атмосферу в виде мелкодисперсных частичек двуокиси урана, высокорадиоактивных радионуклидов йода-131, плутония-239, нептуния-139, цезия-137, стронция-90 и многих других радиоактивных изотопов с различными периодами полураспада. Часть топлива оказалась заброшенной на оборудование, трансформаторы подстанции, шинопроводы, крышу центрального зала 3-го энергоблока, вентиляционную трубу АЭС. Масштаб катастрофы поражал, а главное, не был понятен до конца. Такое исключалось даже в теории…