Национал-большевизм

У Спасской башни и Василия Блаженного, на старую Красную Площадь меж кремлевской стеною и памятником Пожарскому и Минину, выплеснула Революция свою душу, свою гордость, свою эмблему: гробницу Ленина. И подлинное место ей — среди великих наших национальных исторических эмблем.

5-го августа.

Когда едешь по Сибири, глаз поражает обилие ребят на станциях, телят и жеребят на пастбищах. «Растет новое поколение». Растет новая Россия.

Какой-то стихийный, органический рост. Слышишь его, воспринимаешь всеми пятью, кажется, чувствами. «Прет словно из-под земли». Здоровая сердцевина у нации. Пусть, бедно, пусть еще плохо, пусть часто глупо, — есть в основе какое-то большое, многообещающее здоровье. Целительная сила природы вернее всяких суррогатов цивилизации. Уходят годы испытаний. Организм самотеком наливается жизненными соками.

Одним из несомненных «рефлексов» этого стихийного процесса является советское законодательство в области семейного права, глубоко проникнутое заботой о детях. Теория осмысливает при этом необходимость надежной «коммунистической смены». Но невольно в голову закрадывается еретическая мысль, что и тут, как всегда, Ее Величество Жизнь играет с теорией царственную, божественную игру:

Grau, teuer Freund, ist alle Teorie
Und grun des Lebens goldner Baum…[347]

Как бы то ни было, повышенное внимание к детям бросается в глаза на каждом шагу в нынешней русской действительности: оно вошло в быт. С детьми пропускают на трамвай через переднюю площадку. Бережно, как никогда прежде, относится к малышам уличная толпа, население трамваев, железных дорог, «жилплощадей». Это — голос нутра.

Но здесь опять пытливый вопрос: какова же нынче молодежь в России? В каких условиях зреет? Куда растет?

Мне приходилось, как «спецу» по этой части, довольно внимательно приглядываться к советской школе. Я убеждаюсь, что поскольку она перестраивается в заранее обдуманном, «плановом» порядке, — она переживает еще период исканий, нащупываний, опытов. В этом отношении, Наркомпрос несколько отстает от других Наркоматов, что естественно вытекает из его природы: в области просвещения плоды зреют медленнее, чем где бы то ни было. Эра опытов в деле военном не могла длиться более полугода: настоятельнейшая государственная необходимость положила ей прочный предел. В области народного хозяйства аналогичный предел наступил позднее, через два с половиной года, и был по существу менее резок: революционная катастрофа медленнее вошла, но зато постепеннее и выходила, сделав свое дело, из экономики страны. Что же касается народного просвещения, то здесь времена и сроки еще более растянуты, а кривая процесса еще менее крута и пикообразна.

Планы и сложные директивы Государственного ученого совета (Гус) весьма пестро усваиваются и весьма многообразно преломляются в рядовой русской школе. Учительство, варящееся в котле перманентных «переподготовок», все же далеко не поспевает, как следует, переваривать обильные периодические порции руководящих указаний сверху. Современная русская школа является своего рода амальгамой, претворяющей в себе многие тенденции и разнохарактерные предположения. Это особенно относится к вопросам методическим, но, конечно, не может не отражаться и на существе, ибо в известном смысле всегда «метод создает, или, по крайней мере, обусловливает предмет».

Однако же, не тут действенный центр тяжести проблемы. Пусть еще длятся отважные искания, пусть еще не поспело время подлинной «нормализации» в сфере политики народного просвещения. Но уже и сейчас, вглядываясь в жизнь, можно сделать кое-какие выводы.

Страну, несомненно, охватывает потребность в знаниях. Тяга к образованию есть теперь явление столь же органическое и стихийное, как рост деторождений. Должно-быть, новая Россия рождается в духе, как и во плоти. И хотя современная русская школа, бедная и несовершенная, не в состоянии утолить этого массового духовного голода, — самая его наличность достаточно характерна, ручается сама за себя. Раз такова потребность, — она оправдает себя, найдет способы добиться своего.

То же и высшая школа. Приходилось беседовать со многими профессорами. Не только московскими, но и провинциальными: в Москве я жил в общежитии Цекубу и сталкивался с ученым людом разных концов России. Расспрашивал тщательно о нынешней молодежи, об отличии ее от прежней, об ее качествах, ее «стиле». Пришлось (хотя, правда, поверхностно) и лично ее видеть. Общее впечатление, во всяком случае, создалось.