Национал-большевизм

С ростом внимания к классике после утверждения партийной верхушкой социалистического реализма в 1932 году изменился и выбор произведений для переиздания. В соответствии с общим направлением идеологического развития середины 1930 годов под классический канон в большей степени стали подпадать темы и сюжеты, подчеркивающие значение патриотизма и гордости в Русском национальном прошлом. Парадигматическим примером такого сдвига является решение ЦИК СССР 1935 года использовать грядущее в 1937 году столетие со дня смерти Пушкина в качестве возможности разъяснить официальное отношение партии к поэту XIX в. По оценкам революционно настроенных футуристов, членов Пролеткульта и РАППа, наследие поэта устарело и не соответствовало духу времени. Еще в 1912 году В. В. Маяковский вместе с товарищами-футуристами выдвинул всем известное предложение «сбросить Пушкина … с парохода современности», а в 1918 году добавил: «Белогвардейца / найдете – и к стеке… А почему / не атакован Пушкин? / А прочие / генералы-классики?». В дополнение к столь громким заявлениям и манифестам велась более тихая и незаметная работа против влияния классиков в новом советском обществе: в течение 1920 годов под руководством Крупской в Наркомпросе из школьных и публичных библиотек изымались произведения Пушкина [302]. Но партийное руководство передумало, и уже в мае 1938 года прозвучали призывы, которым в конечном итоге суждено было вылиться в полномасштабную «реабилитацию» Пушкина и его включение в советский культурный канон в качестве «основателя русского литературного языка» [303]. Всесоюзный Пушкинский комитет во главе с Горьким был сформирован в декабре 1935, в него вошли пятьдесят видных деятелей, среди которых были партийные идеологи, литературные критики и другие представители творческой интеллигенции. Требуя популяризации «великого русского поэта», ЦИК дал Горькому и его коллегам почти десять месяцев на разработку мероприятий, которые увековечили бы память Пушкина [304].

Для литературоведения решение почтить память поэта на государственном уровне оказалось в лучшем случае неоднозначным (хотя, казалось бы, последствия должны были стать исключительно благоприятными): во время подготовки к печати академического издания собрания сочинений Пушкина не обошлось без борьбы [305]. Хотя публикация задумывалась как первое полное издание, критические мнения и научные интересы его составителей зачастую шли вразрез с партийными мотивами, сосредоточенными, главным образом, на продвижении в массы народного героя. Например, на заседании Пушкинского комитета в Кремле в апреле 1936 года, партийный деятель В. И. Межлаук осудил бесплодные умствования академического издания. К. И. Чуковский, присутствовавший на заседании, записал в своем дневнике невежественный выпад чиновника: «… Нужен Пушк [ин] для масс, а у нас вся бумага уходит на комментарии» [306]. Как писал позднее другой свидетель событий, Межлаук потом отчитал и постарался поддеть Ю. Г. Оксмана, фактического главного редактора собрания сочинений: «Кого мы, в конце концов, издаем, — Пушкина или пушкинистов?» [307]. В результате большая часть из девятнадцати миллионов книг Пушкина и пушкинианы с 1936 по 1937 гг. вышла в популярных массовых изданиях [308]. Бубнов выразил антиинтеллектуалистские воззрения, определившие судьбу проекта, следующим самоуверенным заявлением:

«Советскому читателю не нужны такие псевдонаучные “комментарии", которые подменяют действительное изучение произведений Пушкина, его замечательной жизни и гениального творчества ковыряньем в малосущественных мелочах личной жизни поэта и разными по этому вопросу догадками» [309].

Отличительной для популизма того времени также стала тенденция выделять темы русской направленности. Подобный этнический партикуляризм проявился еще до февраля 1937 года, а именно в 1936 году на вышеупомянутом заседании в Кремле в выступлениях Демьяна Бедного, поэта, изо всех сил старавшегося приспособиться к новому идеологическому климату [310]. В дневнике Чуковского находим упоминание о бестактных возражениях бывшего рапповца на предложение проводить праздничные мероприятия в Ленинграде:

«— Убивали там! — крикнул Демьян и выступил со своим проектом Пантеона. Нужно перенести прах Пушк[ина] в Москву и там вокруг него образовать Пантеон русских писателей. Неожиданно Мейерхольд (который до сих пор был ругаем Демьяном нещадно) начинает ему поддакивать:

— Да, да! Пантеон, Пантеон… Великолепная идея Демьяна… да… да… Непременно Пантеон» [311].