Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

Сэр, я поступил дурно: Вы осчастливили меня своей книгой, я же не удосужился вовремя Вас поблагодарить. Пренебрежение благодарностью мне вообще свойственно, однако проявить неуважение к человеку Вашего склада я не способен, а потому заверяю Вас, что высоко ценю Ваш вклад в развитие нашей литературы. Всем, кто пытается изучить наших древних авторов, Вы доказали, что путь к успеху на этом поприще – в изучении тех книг, которые эти авторы читали. О подобном методе ни Хьюз, ни люди гораздо значительнее Хьюза и не помышляли. Писателей шестнадцатого века так мало понимают по той простой причине, что их читают одних, не прибегая к помощи тех, кто жил с ними и до них. Подобное невежество я надеюсь отчасти устранить моей книгой, которую сейчас дописываю[101], но не могу закончить, не побывав в библиотеках Оксфорда, куда собираюсь приехать недели через две. Сколько времени я проведу там и где остановлюсь, не знаю, но не сомневайтесь: по прибытии непременно разыщу Вас, а все остальное мы с легкостью уладим.

Остаюсь, дорогой сэр, Вашим покорным и преданным слугой

Сэм. Джонсон.

* * *

Томасу Уортону

21 декабря 1754, Лондон

Дорогой сэр, я очень тронут той услугой, которую мистер Уайз и Вы мне оказали. Меньше чем через полтора месяца книгу (Словарь английского языка. – А. Л.) не отпечатают, и титульную страницу я попридержу, чтобы сделать запись, которую Вы, помнится, мне пообещали. Дайте, пожалуйста, знать, какую сумму я должен Вам выслать, чтобы покрыть все расходы по изданию, и я позабочусь о том, чтобы сумма эта попала к вам в руки незамедлительно. <…>

У меня есть старинная английская и латинская книга стихов некоего Барклея под названием «Корабль дураков»[102], в конце которой имеется ряд эклог – вероятно, первых на нашем языке. Если не сможете разыскать эту книгу сами, я попрошу мистера Додсли ее Вам послать. <…>

Вы знаете, бедный мистер Додсли лишился жены; полагаю, что он очень тяжко переживает эту потерю. Надеюсь, он не будет страдать так, как страдаю, лишившись своей жены[103], я. Как писал Еврипид: «Увы! А впрочем, почему я кричу “Увы!”? Ведь то, отчего страдаю я, – общий удел». Мне кажется, что с тех пор, как ее нет, я оторван от мира: одинокий бродяга в чаще жизни; мрачный созерцатель мира, с которым меня мало что связывает. Буду, однако, пытаться с Вашей помощью, а также с помощью Вашего брата[104] искупить дружбой отсутствие союза более тесного.

И надеюсь, дорогой сэр, что еще долго буду иметь удовольствие быть преданным Вам.

Ваш Сэм. Джонсон

* * *

Томасу Уортону

4 февраля 1755, Лондон

Дорогой сэр, я написал Вам несколько недель назад, но, по всей вероятности, неверно указал адрес, а потому не знаю, получили ли Вы мое письмо. Я бы написал Вашему брату, но не знаю, где его найти. Проплавав, если воспользоваться метафорой мистера Уорбертона, в этом бескрайнем море слов[105], я наконец вижу вдали землю. Что ждет меня на берегу, не ведаю: то ли будут звонить колокола и звучать радостные возгласы, о которых пишет Ариосто[106] в своей последней Canto, то ли меня встретит неодобрительный ропот, Бог весть. Найду ли я на берегу Калипсо[107], которая раскроет мне свои объятья, или Полифема, который меня съест? Если только Полифем посмеет подойти ко мне, я вырву ему его единственный глаз. Надеюсь, однако, критики отпустят меня с миром, ибо, хоть я и не слишком страшусь их мастерства и силы, я немного побаиваюсь самого себя и не хотел бы испытать ту ярость, какую имеют обыкновение вызывать литературные споры. <…>

У нас здесь ничего примечательного не происходило и не происходит. Быть может, мы и не столь невинны, как сельские жители, но в большинстве своем ничуть не менее ленивы. Зато Вы, хочется надеяться, при деле – был бы рад узнать, при каком именно.

Остаюсь, дорогой сэр, преданный Вам

Сэм. Джонсон.

* * *

Его светлости графу Честерфилду[108]

7 февраля 1755 года

Милорд, владелец «Уорлда»[109] известил меня недавно о том, что две статьи, в которых «Словарь» мой предлагается вниманию публики, писаны Вашей светлостью. Для меня это, признаться, большая честь, а поскольку услуги сильных мира сего мне непривычны, то не знаю даже, чем я подобной чести обязан и как ею распорядиться.