Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

Речь не идет о бюстах, статуях и картинах, коих и в Версале, и в самом Париже, и в округе великое множество. Особенно поражает огромная коллекция непревзойденных полотен в Пале-Руаяле, которые принадлежат герцогу Орлеанскому. У меня нет ни умения, ни желания давать критический отзыв этим chef d’oeuvres, на что ушел бы не один том. Трижды с изумлением разглядывал я сей кладезь живописи, однако должен все же сказать, что полотна доставили бы мне куда большую радость, будь их вдвое меньше; подобное изобилие приводит в замешательство: ты не знаешь, с чего начать, и перебегаешь от одного шедевра к другому, не успев его должным образом рассмотреть. К тому же залы темные и многие картины плохо освещены. Что же до Трианона, Марли и Шуасси, то по сравнению с дворцами смотрятся они крохотным закутком, и, несмотря на невероятные славословия, расточаемые дворцам французских королей, возьму на себя смелость утверждать, что английскому королю живется ничуть не хуже. Должен, впрочем, исключить Фонтенбло, в котором не был.

Считается, что Париж раскинулся на пять лиг или пятнадцать миль в окружности; и если это так, он должен быть более плотно населен, чем Лондон. Улицы здесь и впрямь очень узкие, дома очень высокие, и на каждом этаже живет другая семья. Но, сравнив наиболее подробные планы двух великих городов, я пришел к убеждению, что Париж намного меньше Лондона и Вестминстера; подозреваю, что преувеличено и число парижан; ошибаются те, кто считает, что население Парижа достигло восьмисот тысяч. Дома французской аристократии из-за своих внутренних дворов и садов занимают очень много места, равно как и принадлежащие им школы и церкви. Нельзя при этом не признать, что парижские улицы запружены народом и экипажами.

Французы начинают подражать англичанам – впрочем, в основном в мелочах. Когда я был в Париже в последний раз, мне не приходилось видеть ни одного знатного горожанина, будь то мужчина или женщина, кто не появился бы на улице в полном одеянии, даже если он вышел ненадолго и рано утром; к тому же и в помине не было того, что называется perruque ronde[194]. Теперь же по утрам я наблюдаю на столичных улицах людей в халатах и в коротких париках, прикрывающих лишь часть головы. Ввели у себя французы и petite poste[195], переняв у нас пенни-почту[196] и несколько ее усовершенствовав, и я слышал, что существует план подвести в каждый дом воду, которая потечет по свинцовым трубам из Сены. Переняли они и обычай принимать холодную ванну: делают они это в деревянных постройках на берегу реки; вода впускается и выпускается с помощью кранов, находящихся по бокам ванны. Мужчины и женщины моются в разных комнатах, со всеми удобствами и за смехотворную плату. <…>

Во французском характере, несомненно, есть много нелепого. Когда люди света едут на охоту, они выглядят прекомично – наряжаются в высокие сапоги, надевают на голову парик с сеткой, берут с собой шпаги и пистолеты. Я же на днях лицезрел сцену и вовсе смехотворную. На дороге в Шуасси остановился fiacre, или, по-нашему, шестиместный наемный экипаж, и из него вышли пятеро или шестеро вооруженных мушкетами мужчин. Они разошлись по лесу и спрятались за деревьями. Я спросил нашего слугу, кто эти люди, вообразив, что это, должно быть, лучники или законники, преследующие какого-то преступника. Представьте же мое удивление, когда слуга ответил, что эти господа à la chasse[197]. Оказалось, что они приехали из Парижа, дабы развлечься охотой на зайцев – то бишь пострелять зайцев, если те пробегут мимо. Что ж, если в их планы входило разогнать дичь, более действенного способа и впрямь не придумаешь, ибо в этих местах зайцев такое количество, что я сам видел их с десяток на одной поляне. Думаю, такой способ охотиться «из кареты» следовало бы перенять и нам, дабы несколько расшевелить лондонских олдерменов, которые по старости и тучности охотиться верхом, с собаками не способны.