Национальный вопрос

«Сенька должен быть умнее меня из-за того, что у него другая национальность?» – обиделся я, поднялся с дивана и хотел приняться за уроки. Выяснилось, что домашние задания не записаны в дневник, а дверь в коридор, где на стене висел телефон, закрыта. Мобильники еще не были в ходу.

До этого дня национальный вопрос никого не волновал в нашем классе, но одно исключение было: признанную звезду пятого «Б» звали Маша Манукян. Её папа, армянин, служил начальником милиции, его никто не видел в школе, и представлялся он ребятам свирепым кавказским Бармалеем в милицейской фуражке, а маму, блондинку с большими круглыми светлыми глазами, похожую на девушку с рекламы финского сыра, мы встречали часто. От неё Маша унаследовала нежные черты лица, а от отца – тёмные глаза, в длинных загибающихся ресницах, и жёсткие блестящие волосы. Должность папаши не позволяла вольностей или заигрываний с девочкой. Мальчишки, только, украдкой смотрели в сторону красавицы.

Теперь в моей голове к армянско-милицейской теме добавилась еврейская.

Когда мы с Сенькой встретились в проходе между партами, я, на всякий случай, дал ему под дых, не сильно, не как во дворе, когда дрался с достойным противником, он был на голову ниже и худее. Схватившись от боли или неожиданности за живот, Сеня резко наклонился вперёд и носом ударился о край парты, пошла кровь.

«В лицо не бил! Скажи им!» – нагло заявил я, когда медсестра выводила его из класса, держа около носа платок, наливавшийся красным.

«Я сам ударился», – подтвердил Семён.

Мне стало тошно, так поступать по понятиям компании, с которой тусовался, было «западло».

Вечером плохое настроение относительно собственной личности усугубил вчерашний голос за стенкой, который включился, как любопытная аудио передача.

«Ты должен уметь договариваться с людьми, мне всё равно, как этого добьёшься, но твоя задача не ссориться, не драться, а договориться».

Я сообразил, что речь шла о разбитом носе.

«Он, итак, ни с кем не ссорился, пока вы не выступили вчера с поучениями», – хотелось крикнуть в защиту Сеньки.

Однако, спокойная манера излагать мысли, уважение говорящим себя и своего сына заставило задуматься о том, что бывает другая жизнь, отличная от нашей с папой, и отношения – другие.

На следующий день в школе я пробубнил что-то про дурацкую шутку и предложил Сене влезть по лесам, их установили в соседнем переулке для ремонта фасада здания городской бани. В окно на третьем этаже можно подсмотреть, как моются женщины. Путь этот открыл парень старше нас по прозвищу Мартын, мой дворовый товарищ по сомнительным играм.

Сеня с радостью согласился, в тот день у него не было музыкальной школы.

Лазил он по лесам не так ловко, как мы, оглядывался по сторонам, смотрел не нарушает ли каких-нибудь правил. Я даже боялся, что свалится вниз.

Через запотевшее стекло мы увидели в душевых кабинах тёток, в основном, пожилых и некрасивых, но одна девочка с тёмными волосами заставила меня помечтать о Маше Манукян. Вдруг, появилась голая мокрая старуха с тазом и плеснула в нашу сторону мыльной пеной. Мы убежали.

– Тебе понравилось?

– Дааа, – ответил Сеня с придыханием, как человек, «познавший» жизнь с неведомой ему стороны.

Вечером я прислушивался, как они с отцом разбирали задачку по математике, решение которой для меня не представило трудностей.

«Посмотрим, кто из нас будет первым», – сказал себе.

Учителя диктовали домашние задания в конце урока, раньше я сидел в это время, что называется, «на низком старте», готовый бежать на перемену. Теперь приходилось фиксировать их в дневнике, чтобы приготовить дома уроки и не посрамить русскую нацию.

– Сенечка, ты сделал ошибку в сочинении, жаль, талантливая работа, но пришлось поставить четыре, – сказала литераторша, и повернулась ко мне.

– Отец за тебя взялся, наконец? – спросила раздражённо, – три ошибки и никуда не годный текст. Герои в твоём сочинении не живут, а «являются», как в плохом сне. Тройка.

С «языками» у меня складывались напряжённые отношения, с английским – хуже, чем с русским. Переводы кое-как получались, а на слух не воспринимал разницу между многими словами, например, «bad» и «bed» или «sea» и «see», не улавливал различия между звуками.

Помню, как во втором классе пришёл домой с надутыми губами.

– Хором – означает петь всем классом? – спросил родителей.

– Да.

– Почему же учительница музыки говорит: «Дети, исполняем песню хором, а ты, Вадик, помолчи»?

Некоторые мелодии мне нравились, но правильно повторить их не мог, а классическую музыку воспринимал, как шум.

Несмотря на различие во вкусах, способностях и воспитании, мы с Сеней были интересны друг другу, и он постепенно становился третьим в нашей с Мартыном компании.

Однажды, старший товарищ предложил попробовать коньяк. Идею поддержали, но на его покупку нужны были деньги.