Национальный вопрос

«Никогда не кичись перед подчинёнными, они, в любом случае, обязаны выполнить твоё распоряжение, разница, лишь в том, что подумают, выйдя из кабинета начальника: хороший ты человек или дерьмо».

Три попытки Сени попасть в консерваторию оказались безуспешными. Закончил институт кино и телевидения, снимает фильмы. Заработки – не регулярные, но выше моих.

Иногда, мы, смеясь, обсуждаем, сколько процентов набежало на долг за коньяк и проститутку.

Елизавета Львовна умерла от скоротечного рака тихо, не требуя внимания к своей персоне, будто вышла в другую комнату. После похорон у известного кардиолога случился инсульт, не встаёт с постели. Сын ухаживает за отцом, нанимает сиделку. Семьёй не обзавёлся.

«Кому я нужен с больным папой?»

«Но дама сердца имеется?»

«Да, хорошая женщина, ходим в филармонию. Если сделает мне предложение, другое дело, а сам не осмелюсь»

«Риммка помогает?»

«О чём ты говоришь, двое детей, собирается защищать докторскую в Первом меде».

Сеня снова пропустил её вперёд, впрочем, она никому не уступила бы дорогу. Его отец учил, что на мужчине лежит ответственность за семью. Сенька взял на себя ответственность.

Считаю его лучшим другом. Как воспитывать сына и дочь, мне известно, слышал не раз голос за дверью, а до идиллии с женой далеко, тайной остались диалоги родителей Сени, между их спальней и нашей с папой комнатой располагалась «детская».

О матери моей ничего неизвестно. Дома у отца не был ни разу. Возможно, Галина Васильевна ни в чём не виновата, всё-таки, семь лет стирала моё бельё и готовила еду, но не могу забыть заискивающий голос отца и приторно-сладкое: «Галчонок».

Если приезжаю в город детства, останавливаюсь в гостинице, встречаемся с папой в кафе, как дальние родственники или просто знакомые люди. Никаких чувств к серому человеку с виноватой улыбкой не испытываю, разве что, жалость. Подозреваю, что согрешила на стороне моя норовистая мама за девять месяцев до рождения сына, настолько мы с отцом не похожи.

Визит к Григорию Моисеевичу считаю для себя обязательным.

В последний раз, Сеня сказал, стесняясь:

– Извини, отец плох, с трудом разговаривает, пребывает в депрессии. Я тебя предупредил. Пойдёшь?

– Да.

Парадная лестница, квартира градоначальника, библиотека, рояль, ничего не изменилось за последние годы, разве что, появился слой пыли на поверхности инструмента. Старик, лежащий в постели, обрадовался, ожили чёрные глаза на посеревшем лице.

– Здравствуй…, Вадик…, а я боялся, что не увижу тебя больше, – медленно, но чётко произнесённые слова.

– Ты, посмотри, как у него здорово получилось, – прошептал в восторге друг и подставил мне стул.

Я сел, пожал прохладную руку, почувствовал ответное слабое шевеление пальцев.

– Высокий…, сильный…, здоровый…, красивый…, молодец, пробился, а какая сложная была жизнь…, никто не помогал, не воспитывал, но чувствовалась сила внутри…, динамика, – продолжал говорить Григорий Моисеевич, – часто… видел в тебе… себя.

Смешно вспоминать через много лет, чьи уроки, звучащие за стеной, усваивал мальчишка, оказавшийся ненужным родителям.

Безмерны моя благодарность отцу-наставнику, уважение и любовь.