Нацисты: Предостережение истории

Вольфганг Хорн служил в другой танковой дивизии, которая схлестнулась в бою с другими советскими частями в битве под Вязьмой. Взглянув на красноармейцев в полевой бинокль, он «не поверил своим глазам». Только первая шеренга идущих на немцев бойцов была вооружена винтовками – все остальные шли в бой без оружия. Когда первая шеренга пала, – рассказывает Хорн, – бойцы второй подняли с земли оружие павших и пошли на нас… Идти в атаку без оружия – нам это было совершенно непонятно».

Той ночью советские войска снова пытались выйти из окружения… В части Хорна заметили приближение грузовиков с русскими солдатами. Красноармейцы тут же открыли огонь. Но, стоя в грузовиках, они для Хорна и его товарищей, которые бросали в советских бойцов ручные гранаты, представляли собой «прекрасную мишень». Сам Хорн получил в этой стычке легкое ранение, которое лишь подстегнуло его, и он стал еще яростнее отстреливаться в ответ на огонь солдат противника, оказавшихся в ловушке вокруг собственных грузовиков. «Русские повели себя как настоящие трусы, – с презрением говорит Хорн, – они стали прятаться позади остановившихся машин». Когда советские солдаты упали на землю, в страхе прижимаясь друг к другу и прикрывая руками головы, Хорн крикнул по-русски: «Руки вверх!», а когда те не ответили, он вместе с товарищами открыл огонь и всех расстрелял. «Они не сдались, – поясняет он, – и мы их застрелили. Для нас это было обычное дело… Повели себя как трусы – значит, не заслуживают лучшей доли, так нам казалось».

Даже если бы Хорн принял их сдачу той ночью, эти люди все равно прожили бы недолго, потому как лейтенант, командовавший их подразделением, принял решение расстрелять большинство советских военнопленных. Хорн счел приказ не только «бесчестным», но и «безрассудным», потому как «русские, скрывавшиеся в лесах, могли увидеть, как расстреливают их соотечественников, что придало бы им сил в следующем бою».

Виктор Страздовский говорит о той битве очень скупо: «Настоящая мясорубка: безоружных людей отправляли против обученной армии на верную смерть». Вальтер Шеффер-Кенерт придерживается несколько иной точки зрения: «Для русских чужая жизнь не имела значения. Они относились к человеческим жертвам не так серьезно, как мы… Тогда мы все были убеждены, что от Красной Армии практически ничего не осталось».

Кульминация операции «Барбаросса» пришлась на октябрь 1941 года. Победы группы армий «Центр» в битвах под Вязьмой и Брянском устранили последнее серьезное препятствие на пути к Москве. Тем временем группа армий «Юг» после взятия Киева укрепила свое положение, полностью оккупировав «житницу Советского Союза» Украину. Группа армий «Север» взяла в кольцо Ленинград, пытаясь голодом сломить сопротивление его защитников. Так начались девятьсот дней блокады Ленинграда, где зимой 1941/42 года голодной смертью умерло почти полмиллиона человек. Большие успехи Германии на фронте окончательно убедили Гитлера в скорой победе, и в ходе выступления в берлинском Дворце спорта он объявил, что Красная Армия «доживает свои последние дни»³⁵. Йодль заметил, что «мы окончательно и бесповоротно выиграли эту войну!», а Отто Дитрих, личный пресс-секретарь фюрера, заявил: «Советская Россия потерпела полное поражение»³⁶.

Под Вязьмой и Брянском немцы взяли в плен еще шестьсот шестьдесят тысяч солдат. Новости с фронта наполнили сердца москвичей отчаяньем – столицу защищало лишь девяносто тысяч красноармейцев. В такой безрадостной атмосфере Николай Пономарев, личный шифровальщик Сталина, получил приказ связаться с Жуковым, который вновь был в фаворе и назначен на должность командующего войсками Западного фронта. Сталин хотел с ним посоветоваться. «Я знал, что дела обстоят по-настоящему плохо, – рассказывает Пономарев. – Жизнь в Москве остановилась, метро перестало работать. Сталин подошел ко мне, поздоровался, как ни в чем не бывало, и спросил: “Что теперь делать? Немцы рвутся к Москве”. Я не ожидал такого вопроса и ответил: “Нельзя пустить немцев в Москву. Их надо разбить”. «Я тоже так думаю, – согласился он. – Давайте-ка спросим товарища Жукова, что он думает по этому поводу”».

Сталин более полутора часов слушал, как Жуков перечисляет все необходимое для эффективной обороны Москвы – танки, артиллерийские орудия и, самое главное, «катюши». «Это был очень сложный разговор, – вспоминает Пономарев. – Из него я узнал, насколько скудны наши ресурсы и малочисленна армия». Сталин ответил Жукову, что какая-то часть требуемого уже в пути. Затем, в присутствии Пономарева, Сталин спросил Жукова: “Георгий Константинович, а теперь скажите мне как коммунист коммунисту, удержим Москву или нет?” Жуков помолчал немного и ответил: “Товарищ Сталин, Москву мы удержим, тем более если мне будет оказана хотя бы часть помощи, о которой я вас просил”».