Адольф Бухнер служил в частях СС на восточном фронте, под Ленинградом, а потому был свидетелем воплощения желаний Гитлера вести войну на тотальное уничтожение. Под предлогом обвинения жителей некоторых деревень в укрывательстве партизан солдаты из отряда Бухнера поджигали деревянные дома из огнеметов и расстреливали каждого, кто пытался скрыться. «Это были беззащитные люди, можно было бы собрать их вместе и отправить в лагерь, где у них был бы хоть какой-то шанс выжить. Но вместо этого мы вынуждены были выполнить этот беспощадный, бессмысленный приказ. Что-то шелохнулось – огонь! Среди убитых были и дети. Никаких угрызений совести, были только живые мишени». Адольф Бухнер утверждает, что сам не стрелял в женщин и детей, но признает, что убивал мужчин, выбегавших из загоревшихся домов. «Что мне оставалось? Я был будто под гипнозом, словами это не описать». Жестокость немецких солдат доходила до того, что они расстреливали бездомных детей. «Ребенка нужно кормить, а значит, проще от него избавиться. Бросить его в канаву – и вся недолга». Однажды, когда отряд Бухнера атаковал школу, он спросил своих товарищей: «А вам не жаль детей?» «С чего бы нам их жалеть? – ответили они. – Ребенок тоже может держать в руках оружие».
Адольфа Бухнера и сегодня не оставляют мысли о том, что некоторым из его немецких товарищей убийства доставляли удовольствие: «Разве обязательно было расстреливать детей на глазах у их матерей, а затем убивать и самих женщин? Такое тоже случалось. Это ведь садизм. Среди наших офицеров были и те, кому нравилось слушать крики матерей и их детей – это их прямо-таки возбуждало. Я считаю, что в таких людях нет ничего человеческого… Смотреть, как ребенок плачет и зовет маму и папу… У меня в голове не укладывается, что человек разумный может быть способен на такие зверства, однако такие действительно существуют».
Адольфу Бухнеру прекрасно было известно о масштабах насилия, к которому прибегали немцы в ходе войны на восточных территориях. «В этом ужасе участвовали практически все немецкие солдаты, независимо от того, относились они к вермахту или к СС».
Еще один представитель германской армии подтвердил правдивость этих обвинений – Альберт Шнайдер, который служил механиком в батарее штурмовых орудий 201-го танкового полка. Он рассказал нам, как один из его товарищей забрал у местных крестьян, проходя через их деревню, свинью. Владелец животного стал возмущаться, даже не смог сдержать слез, и тогда немец вытащил пистолет и застрелил крестьянина. «Я дар речи потерял, – оправдывается Шнайдер, – наверное, я слишком труслив. Меня вообще сложно храбрецом назвать».
Шнайдер был не только свидетелем жестокости отдельных солдат вермахта (так, например, в одном селе он видел гору трупов, наверху которой лежало тело женщины, которой во влагалище засунули штык), но и его часть выполняла приказы, поступавшие от командира, а значит, также совершала военные преступления. Однажды часть Шнайдера остановилась на ночь в глухой деревеньке. Свои грузовики и орудия они поставили в амбар. Ночью внезапно взорвался один из двигателей. Наутро командир части приказал всем мужчинам этого селения собраться на площади. Некоторым из них едва исполнилось двенадцать. Немецкие солдаты приказали им бежать, если те хотят жить, но только лишь те сорвались с места, их тут же расстреляли. «Это зверство совершили без суда и следствия, мы ведь даже не знали, что произошло той ночью на самом деле, – сокрушается Шнайдер. – Возможно, машина просто перегрелась, с двигателями “Майбах” такое случается сплошь и рядом». Сегодня нам известно, что офицеров, отдававших такие ужасные приказы, в рядах вермахта было немало. И, разумеется, все они чувствовали себя вправе поступать так, оправдывая свои действия особой властью над восточными землями, которую им дала германская армия. Ведь именно генерал Гальдер предложил внести в печально известную директиву об операции «Барбаросса» в мае 1941 года особое положение, которое наделяло командиров властью отдавать приказы о сожжении деревень и убийстве отдельных жителей в случае, если те поддерживали советских партизан15
.Рассказав о повсеместных кражах и массовых расстрелах, Альберт Шнайдер признался, что изнасилования также были для немецких солдат обычным делом. Многие из них сегодня утверждают, что не приставали к местным женщинам – в первую очередь потому, что считали их представительницами низшей расы. Подобные действия должны были расцениваться как «расовые преступления» и серьезно караться. Но последнего на памяти Шнайдера никогда не случалось. Он видел, как один из его товарищей затащил какую-то русскую женщину в сарай, а потом слышал, как несчастная кричала, пока ее насиловали. Потом немец хвастался своими победами на личном фронте перед сослуживцами: «Ну, я ей показал!»