– Больше половины жилья пустует, – развивала тему женщина. – Участки бурьяном поросли, дома в негодность приходят. А тут еще делегация местных жителей пришла, бабки старые, деды на костылях. Просят, чтобы церковь открыли, попов из района доставили. Крайне нужно им это, видите ли. Синагогу-то немцы сразу взорвали, когда пришли, а в православной церквушке склады устроили. А выгнали их внезапно. Поднять ее на воздух они не успели. Вот и стоит она, обветшала только сильно. Товарищ Микульчик предложил там тоже склад устроить, так местные жители в слезы. Истосковались, мол, по божьей благодати. Тьфу, темнота глухая! И зачем мы им повсеместный ликбез устраивали?
– Вам мешает православная церковь? – осторожно осведомился Никита.
– Мне? Нисколько. – Тамара Никаноровна гордо задрала нос. – Просто жалко этих слепых людей. Далеки они от диалектического материализма.
– Так пустите вы их в эту церковь. Жалко вам? Люди натерпелись, если им от этого легче, так зачем препятствовать? Мир и покой восстановятся, советская власть сильнее станет, великодушной прослывет. Попов надо проинструктировать правильно, чтобы не шли вразрез с политикой партии, знали, куда информацию сливать. Гибче надо быть, Тамара Никаноровна. В Советском Союзе церковь отделена от государства, но разве кто-то ее запрещал? Так что мой вам совет – не спорьте с заблудшими людьми. Помните, что советская власть борется с врагами, а не с народом.
Майор действительно считал, что церковь запрещать нельзя. Она все равно вылезет. Через трупы, репрессии, но сохранится еще долго. Пусть уж мирно отмирает, сама по себе.
– Да, вы правы, товарищ майор. – Тамара Никаноровна Чеботарь пожала плечами и добавила: – Но все равно я с вами не согласна. – Прозвучало это так по-женски, что она и сама смутилась. – Ведь бога все равно нет.
– А вам-то что?
Женщина не придумала, что ответить, махнула рукой.
– Вы местная, Тамара Никаноровна?
– Да, из Буровичей.
– Хорошо, не буду вас задерживать, идите, работайте. Понадобится совет, милости просим. Надеюсь, и вы не откажете в посильной помощи скромным ребятам из контрразведки.
Она не сдержала улыбки, удалилась, внимательно посмотрела на него, прежде чем закрыть дверь. Это не был взгляд суровой партийно-хозяйственной чиновницы. Так женщины смотрят на мужчин, которые их чем-то заинтересовали.
«Интересно, чем же это? Нет уж, такой экзотики нам не надо», – подумал Никита и передернул плечами.
Затрещал телефон. Майор схватил растрескавшуюся трубку. Аппарат работал, хотя связь была ужасная.
– Это Тетерин, товарищ майор, – проговорил Борис. – Связь у нас, однако!.. Словно вы на Таймыре сидите. Я проверил два следственных изолятора – полный ноль. Разговоры с аборигенами тоже оборачиваются ничем, не болтуны они. Грустно как-то, не за горами депрессия.
– Сейчас у кого-то будет репрессия! – прорычал Никита. – Работать, товарищ старший лейтенант, не ныть, солнце еще высоко! У тебя проблемы?
– Звоню из караульного помещения в Калинках. Здесь странный старший лейтенант, начальник караула. Его не впечатляет слово, внятно выбитое на наших служебных удостоверениях. Он требует от меня печатную форму, заверенную начальником штаба подполковником Юдиным. Похоже, по трибуналу соскучился. Я мог бы начистить рыло этому субъекту, но предпочитаю мирное развитие событий. Сейчас я ему передам трубку, а вы уж постарайтесь, пожалуйста.
Майор Попович, ей-богу, постарался от всей души! Товарищ старший лейтенант наверняка приобрел нервный тик на всю оставшуюся жизнь.
Потом Тетерин вежливо поблагодарил Никиту за помощь и разъединился.
Кормили в местной столовой так себе. Ассортиментом меню не блистало, мясо в тарелке следовало искать с фонарем. Но калорий в каше было вдоволь.
Рядом с Поповичем обедали два молодых лейтенанта. Один из них похохатывал. Помогаем, дескать, голодающим детям Берлина, тем и объясняется скудность пайка.
Позднее майор снова увидел этого парня. Тот командовал солдатами, которые во дворе разгружали автомобильный прицеп со старой мебельной рухлядью. Одинаковые унылые шкафы с подломившимися ножками, стулья, столы.
Вихрастый лейтенант прохаживался, заложив пальцы за широкий ремень, и покрикивал на взмыленных грузчиков:
– Антипов, чего ты там возишься, мать твою? Это шкаф, а не взрывчатка, не рванет! Так мы с вами до вечера будем валандаться! А ну, взяли дружно, опустили!
Раздался трескучий грохот. «Не взрывчатка» все-таки рванула! Солдаты не удержали шкаф, и он едва не развалился на куски.
– Зафаров, твою дивизию, ты что творишь? – Лейтенант схватился за голову. – Где тебя так учили шкафы выгружать?!
Чернявый виновник происшествия стыдливо помалкивал, остальные потешались.
– Так он до войны шашлык жарил, товарищ лейтенант, его вообще не учили шкафы разгружать, – заявил разбитной ефрейтор. – Сами знаете, большой шкаф громко падает. Лучше бы помогли нам, показали своим примером, как это делается.
– Антипов, разговорчики! – Лейтенант старательно делал вид, что сердится. – Смотри, я еще раз дурь из тебя выбью!