Нацизм и культура

Что должно происходить с индивидуумом в условиях преобладающей силы расы? Он становится членом сообщества. Стадный инстинкт отличается от инстинкта «аристократического сообщества», состоящего из сильных людей, детей природы, которые не допускают, чтобы дикие инстинкты брали верх и которые знают, каким образом необходимо контролировать свои страсти. Но это не следует понимать как индивидуализм. Эмоции должны постоянно находиться под «тираническим» контролем. А это возможно только при наличии единого сообщества, одной расы и одного народа…

Если и есть истинно германское выражение, то оно звучит так: либо человек стремится к тому, чтобы стать сильным, либо он не должен существовать вообще. Мы, немцы, знаем, как надо вести себя в условиях всеобщей оппозиции. Однако «воля и стремление к силе» понимаются нами не так, как это полагают наши противники. Именно в этой связи Ницше сказал:

«Мы, немцы, требуем от самих себя того, чего никто и не ожидает, – мы хотим большего».

Если ныне мы видим молодежь, марширующую под знаменами, на которых изображена свастика, то вспоминаем выражение Ницше о «неуместном созерцании», как это происходило вначале, и выражаем надежду и уверенность, что нынешнее государство вполне открыто для молодежи. А когда кричим, обращаясь к ней: «Хайль Гитлер!» – мы одновременно славим Ницше.

(Баумлер Альфред. Трактат по истории немецкого духа. Берлин, 1937.)

Эрнст Рём Солдат верит разговору в открытую

Начинаю книгу о своей жизни, чтобы меня лучше поняли друзья и замолчали филистеры.

Узколобый мелкий буржуа может посчитать мой поступок неоправданным, но это меня мало волнует.

Вообще-то книг написано много, но редкие из них – столь открыто.

Даже политические друзья могут посчитать некоторые мои взгляды предосудительными, однако мой солдатский здравый смысл подсказывает, несмотря на некоторую односторонность мыслей и чувств, принимать во внимание достоинства противников в не меньшей степени, чем недостатки друзей.

Я верю в открытый разговор и не прячусь в туалете.

Поэтому и пишу без всякой боязни, с некоторым вызовом – так, как бог на душу положит.

У меня не было никакого намерения обидеть или оскорбить кого-либо. Солдатский разговор – грубый, но прямой, и мы, солдаты, говорим на одном языке и хорошо понимаем друг друга.

Говорят, «солдатский» император Наполеон, уже будучи в ссылке, сказал по какому-то случаю: «Солдаты никогда не будут ненавидеть меня, даже столкнувшись лицом к лицу со мной на поле боя».

Жена одного солдата из моей роты, хотя ее политические взгляды и были далеки от моих, сказала мне как-то: «В душе моего мужа первое место занимает его капитан, и никто не может его превзойти. А после него следуют мать и я».

А другой солдат, коммунист, в период солдатских советов выступил на митинге, на котором поносили офицеров, и крикнул: «Я не знаю, что вы на самом деле думаете об офицерах, но это наверняка ложь в отношении моего капитана!»

Так мне была протянута рука солдата, несмотря на классовые противоречия, разницу в званиях и политические разногласия. Солдатское товарищество, скрепленное кровью, возможно, с течением времени ослабляется, но не может быть вырвано из сердца и искоренено.

Ныне еще не все немцы проснулись – за исключением национал-социалистов. Поэтому мои слова должны прозвучать как зов трубы для тех, кто еще спит.

Я обращаюсь не к суетливым трусливым торговцам, для которых деньги стали идолом, а к бывшим воинам, продолжающим борьбу за жизнь, стремящимся завоевать свободу, а вместе с ней и счастье.

Я приветствую любые усилия во имя свободы Германии и не поддерживаю того, что этому мешает. Европа да и весь мир могут быть охвачены пламенем, но какое нам до этого дело? Германия должна жить и стать свободной.

Меня могут назвать фанатичным дураком – с этим я не могу ничего поделать. Я не одобряю спорт в его нынешнем виде, и особенно результаты. Более того, считаю, что он представляет определенную опасность для нации. Мы не можем восстановить отечество с помощью чемпионов и искусственно взращенных «гигантов спорта». Только продуманные мероприятия, ведущие к обретению физической силы и способностей в соединении с духовностью и этикой, могут быть полезными для народного сообщества. Спортивную манию оставим Ульштайну и Моссе[16]. Я же остаюсь с Яном[17].

Немцы отучились ненавидеть.

Мужская ненависть заменена женским плачем. Но тот, кто не умеет ненавидеть, не может и любить. Фанатические любовь и ненависть – это огоньки свободы.

Невозмутимость, примирение с действительностью, так называемая объективность – суть воплощение безличности, софистика.

Только страсть дает знания и ведет к мудрости.

«Мир и порядок» – это боевой клич пенсионеров. Но как показывают исследования, государством нельзя управлять, исходя только из старческих потребностей.

«Нужно быть весьма осторожным, – писала мюнхенская газета в 1927 году по случаю действий Франции в ее оккупационной зоне[18], – в случае, если из миролюбивых побуждений получишь пощечину».