Нацизм и культура

В нескольких километрах вниз по течению реки, там, где Ленна делает изгиб, уходя на северо-запад, расположена так называемая усадьба Вульфа. Здесь обитает клан Вульфов – по-барски свободно, уединенно. Основатель клана создал ее, когда в округе еще действовала разбойничья банда. Многие члены семьи были сильными, мужественными людьми, в их жилах текла дикая кровь. Их было достаточно много, и они защищались ото всех, в том числе и от известных властителей Арнсберга, Марка и Кельна, границы владений которых проходили в этом районе и которые нападали друг на друга при малейшей оказии. Несмотря на все опасности, Вульфы оставались свободными и усадьба их стояла неприкосновенно на границах этих трех владык.

Река Ленна огибала земли одинокой усадьбы, высившейся на холме. Воды ее у его подножия были отгорожены плотиной. В конце ее находилась мельница. Обогнув высоту, река уходила в долину.

Чтобы усадьба не оказалась отрезанной от своих земель во время разлива реки, к плотине была пристроена дамба. Но и ее заливало ежегодно в ноябре. Это называлось «катерининский потоп».

Здание, построенное из валунов и камней, собранных на холме, было перекрыто сверху соломенной крышей и выглядело угрюмо. Предназначенный для обороны дом напоминал скорее крепость, а не жилое сооружение. Внутренний двор был небольшим. Стороны его составляли хлев для домашнего скота, амбары, мастерская и сарай. Открытый выход к реке был перегорожен стеной. Тяжелые ворота отрезали усадьбу от внешнего мира.

В те времена Вульфы выставляли на ночь охрану. В случае необходимости на помощь им приходил отряд, собранный из местных крестьян.

Округу постоянно сотрясали неурядицы. Феодалы, как большие, так и маленькие, силой отбирали друг у друга земли, несмотря на то что ослабляли своими распрями самих же себя. Над страной стояли дымы пожарищ. Домашние очаги разорялись и приходили в упадок. Люди обращались к Богу с молитвой «Отче наш» гораздо горячее, чем прежде, когда просили его о хорошем урожае. Те же, кто лежал на смертном одре, часто испускали дух, не успев закончить молитву. В те времена повсеместно царила ненависть и прегрешений было значительно больше, чем добропорядочных поступков. Враждебные орды наемников набрасывались одна на другую в поисках наживы, как дикое зверье. Усадьба же Вульфов успешно защищалась от таких набегов.

…В кресле сидел крепкого сложения крестьянин лет пятидесяти, у ног которого лежала огромная коричневая медвежья шкура. Его дед добыл в свое время этого царя лесов. Кресло было выполнено со вкусом, подлокотники представляли собой головы волков – геральдических зверей Вульфов. На спинке кресла виднелись головы двух сов, которых один из средневековых предков добавил на свой герб. Видимо, в тот момент в нем пробудился бывший язычник, вспомнивший, что совы считались вещими птицами. Он хотел было изобразить сову в орнаменте спинки своей скамьи в церкви в Вормбеке, против чего стал яро возражать тамошний священник, фанатичный гонитель всего языческого. Поэтому тот предок Вульфов, опасавшийся быть сожженным на костре по приговору церковного суда, отказался от своего намерения. Однако в его домашнем гербе сова осталась. Совы помогали Вульфам размышлять, сидя между ними в кресле. Молодежь последующих поколений вырезала следы их когтей на головах волков на подлокотниках кресла. Со временем это стали воспринимать как должное…

Крестьянин был последним из рода Вульфов. Его жена Маргрет подарила ему дочь. Затем ее разбил паралич, и теперь она сидела год за годом в своем кресле около одного из окон громадной комнаты. Ноги ее покоились на прекрасной шкуре дикой кошки, которую подарили ей в день свадьбы. Тогда она, конечно, не думала, что всю оставшуюся жизнь будет прикрывать ею омертвевшие ноги. Безмолвие прежних времен окутывало ее кресло, и наблюдательный человек мог бы увидеть, что жизнь здесь давно уже прошла, крестьянская жизнь со всеми ее заботами и нуждами.

В этот момент в комнату вошла их дочь Мадлен с кружкой теплого вечернего пива для отца.

– Сегодня ночью будет неспокойно, – произнесла она.

– Хуже, чем прежде, не будет, – ответил крестьянин.

– Погода портится, – бросила его жена. – Об этом говорят мои косточки.

Дочь помогла матери перебраться в спальню…

Крестьянин еще довольно долго сидел неподвижно. Когда Мадлен вошла в комнату, он отослал ее спать и тут же отправился в опочивальню сам. За стенами дома были слышны сильные порывы ветра, после недолгих перерывов налетавшие с новой силой.

Внезапно сверкнула молния, за которой послышался рокочущий гром. Дочь вскрикнула:

– Начинается буря!

Старый крестьянин не ответил, будто бы ничего и не слышал. Мыслями он был далеко…

В довершение ко всему сегодня должен прийти лавочник. Как же он ненавидел его. Его, ничего собой не представляющего. А ведь он сам однажды отдал себя в руки этого ничтожества. Конечно, это было уже давно.