Нацизм и культура

– Поосторожнее, господин, – произнес Петер с трудом. – Потребуется не меньше двух человек, чтобы выставить меня вон. И это будет небезопасно для вас, но… – Тут он снова взял себя в руки, проявив железную волю. – Вероятно, в этом не будет необходимости. Я исчезну немедленно, как только вы дадите согласие на снижение процентов.

Лёвенштайна охватило непонятное чувство. Расовый инстинкт говорил ему, что скрытая опасность действительно была, а он всегда старался избегать физической опасности, следуя опять же своему инстинкту, как и все представители его расы в истекшем тысячелетии.

Поэтому он постарался перевести разговор в пустую, ничего не значившую фразеологию, чтобы снять напряженность. Широко улыбнувшись и слегка ударив кулаком (на всех пальцах руки были нанизаны кольца) по крышке стола, он сказал:

– Пусть праведный Боже покарает меня, если я не прав. Я снова слышу слово «снижение». И как вы себе это представляете? Вы, очевидно, полагаете, что такие дела совершаются подобным образом? Но и я не подбираю деньги на улице! Я не имею дел с интересами… как вы, наверное, себе представляете!

– Но ведь, в конце концов, вы живете от торговли, – почти выкрикнул молодой человек. – А интерес в двенадцать процентов прибылен. Это – ростовщичество, и ничто другое!

Так парень назвал вещи их собственными именами и тем самым потерял свой шанс.

Зигфрид Лёвенштайн убрал руку со стола. Сунув опять сигару в рот, похожий на рыбий, он откинулся назад и засунул обе руки за отвороты жилетки. Холодно, овладев ситуацией, Лёвенштайн произнес:

– Разрешите мне кое-что сказать вам, молодой человек. Я мог бы призвать вас к ответственности за обвинение в ростовщичестве. Но я не буду делать этого. Я – деловой человек, понятно? Но чтобы проучить вас немного, ипотека будет прекращена. И если ваша мать не принесет всю сумму, чего она, видимо, не сможет сделать, если деньги до копеечки не будут внесены, то состоится аукцион, понятно? Это – полное мое право.

Петер Мёнкеман сделал шаг вперед. Он с угрозой посмотрел на толстяка, вперив взгляд в его безобразное жирное лицо. – Вы так не сделаете, – выдохнул он. Кулаки его сжимались и разжимались конвульсивно, но он этого не замечал. – Вы не сделаете этого, – повторил он, подойдя вплотную к столу.

Лицо Лёвенштайна побледнело, став неожиданно серым. На нем был написан нескрываемый ужас. Глаза его почти вылезли из орбит, вены на висках надулись и пульсировали, капли пота одна за другой собирались на морщинистом лбу. Будучи только что хозяином положения, он буквально съежился и представлял собой, несмотря на внушительные размеры, обломок человека. Приподнявшись из глубокого кресла и отпрянув немного назад, он протянул руку вперед и нажал на кнопку зуммера.

– Убери лапы от зуммера! – гневно приказал посетитель.

Однако Лёвенштайн продолжал жать на кнопку и вдруг стал выкрикивать:

– Это угроза… шантаж… конечно же шантаж и вымогательство!..

Голос его дрожал. Слова эхом отдавались в кабинете, а он все повторял их, словно сойдя с ума от страха. Он все еще продолжал выкрикивать, когда дверь отворилась и на пороге появился слуга. Петер Мёнкеман сделал шаг назад. Его гнев пропал, как рассыпаются карточные домики, при виде безумного ужаса жалкого негодяя.

Но брокер стал опять хозяином положения, придя в себя настолько быстро, что удивил Петера. Указывая пальцем на парня, он крикнул:

– Выставь его за дверь.

Голос его, однако, не обрел еще четкости и звучал подобно хрипу дикого животного.

– В этом нет необходимости, – отреагировал Мёнкеман. – Я найду дорогу и сам.

Увидев его угрожающий взгляд, слуга не осмелился подойти к нему ближе.

– А вы обдумайте мое предложение, – продолжил Петер, обращаясь к брокеру и выходя из комнаты.

Закрыв за собой дверь, он тем не менее услышал, как тот сказал, распалясь, как бы продолжая начатый разговор:– Ничего пересматривать я не буду, ипотека прекращается… и немедленно! С официальными последствиями!

Молодой человек остановился в нерешительности.

«Надо ли… или нет? Ведь этот негодяй, бывший всего несколько минут тому назад мешком из костей, опять оскалил зубы. – Мёнкеман все еще держал ручку двери. – Откуда у него столь оскорбительное высокомерие? Ну конечно же, у него был свидетель, домашний раб, его защита».

Выходя из дома, сказал швейцару:

– Передайте своему Зигфриду от меня большой привет! И сделайте это немедленно, да скажите, что он еще узнает Петера Менкемана, если попытается выполнить свое намерение!

За этими словами, однако, ничего не стояло, это он хорошо знал. Сев в трамвай, шедший к дому, он еще раз проанализировал происшедшее. Он ничего не добился, в этом не было никакого сомнения. И даже наоборот, было бы лучше, если бы он никуда не ходил. А теперь положение стало хуже, чем было до этого. Этот манекен расправится с ними быстро, поставив официально вопрос о прекращении ипотеки, зная условия на денежном рынке лучше, чем кто-либо другой. В эти тяжелые времена денег у всех мало. Он не найдет никого, кто смог бы профинансировать новую ипотеку.