Natura bestiarum.(СИ)

А кроме того, докончил он мысленно, глядя, как печально вздыхает Амалия Хагнер, это уже просто привычка — задавать вопросы и лезть в чужую душу. Как можно пройти мимо чьей-то истории, если она хоть чуть не обыденна и может отвлечь заполоненные неразрешимыми вопросами мысли? чужие проблемы развлекают, в отличие от собственных…

— Его отец не мерзавец, как вы подумали, — выговорила она, наконец. — И он не бросил меня. И мы даже полагали вступить в брак; просто он умер, не успев исполнить своего намерения.

— Мне жаль, — вздохнул помощник; Амалия благодарно кивнула.

— Он нанялся к моему отцу на мельницу, — пояснила она со смущенной улыбкой. — Мне едва исполнилось шестнадцать тогда… Опасный возраст.

— И не говори, — согласился Курт, скосившись на помощника; Бруно нахмурился, исподволь показав начальству кулак под столом.

— Он был сильным. Максимилиан наверняка многое у него унаследовал, кроме имени. Хотя отец говорил, что давать ребенку имя покойника плохая идея, но я думаю — это суеверие. Сколько на белом свете людей с похожими именами, средь них и именами давно почивших?.. Я назвала его именем его отца. Он тоже никого и ничего не боялся…

— И это его сгубило, — предположил Курт; она неопределенно шевельнула плечами:

— Наверное, можно сказать и так… Он любил плавать. Знаете ведь, какие пороги на мельничных реках? он любил их преодолевать. Камни, низкое дно, коряги в выбоинах, целые водопады — а он их проплывал. Иногда уходил купаться ночью, когда ничего не увидеть — и все равно выплывал невредим, даже не ранился о валуны в воде. Я… я, бывало, приходила на это посмотреть. Это было зрелище жуткое такое и… не знаю… Я, наверное, тогда в него и влюбилась. А однажды он ушел и не вернулся. Мы отправились на поиски, а нашли только одежду на берегу — и все.

— А тело? — уточнил Бруно; ее передернуло.

— Через четыре дня, — ответила Амалия тихо. — На несколько миль вниз по реке; застряло в корягах у берега. Я его едва признала. Знаете, рыбы… и хищники… А через пару месяцев я поняла, что в положении. Отец был в ужасе… Но, накричавшись, успокоился. В этом вы правы, с отцом мне повезло. Я боялась, он невзлюбит внука, но напрасно — пока он был жив, соседи хоть и ворчали вслед, но все ж на откровенные гадости не отваживались. Но когда отец умер, все стало совсем плохо. Работники от меня разбежались, мельница наша в округе не единственная, заезжать к нам перестали… Да и не это главное, выжили б как-нибудь. Тут в самих соседях дело.

— Неужто все было настолько серьезно, что пришлось сниматься с места?

— Нам ворота мельницы облили смолой, майстер инквизитор, — болезненно улыбнулась та. — И ведь не поскупились же. И сказано было — вроде как и не напрямую, но все ж сказано — что в другой раз смола-то может и загореться… Быть может, и с этим можно было б сладить, но скажите — как мне учить ребенка жить в окружении таких людей? Или он должен будет впредь поставить их на место, или за собой признать место, которое они ему указали, иначе никак. И вот так выходит: или вечная вражда, или унижение. А я ни того, ни другого для своего сына не хочу.

— И сколько ты намерена от этого бегать? — с невольной укоризной спросил Курт. — Ведь не вечно же. Везде будут люди — точно такие же. И проблемы те же самые. А ведь жизнь на месте не стоит.

— Вы к чему это?

— О себе бы подумала. Судя по тому, как твой сын накинулся на моего помощника, ухажерами ты себя не балуешь, и ему сама мысль об этом не особенно приятна.

— Да и мне тоже, майстер инквизитор. Пока Максимилиан был мал, у меня попросту времени и сил не оставалось на такие думы, а теперь… Уж поздно.

— Побойся Бога, — теперь уже с явным укором оспорил Бруно, и та, порозовев щеками, потупилась.

— Спасибо… Только все равно. Не хочется. Быть может, я тогда просто выгорела, и никто другой мне уже не нужен… Вы меня, наверное, не поймете.

— Отчего же, — возразил помощник, кивнув на Курта. — Знаешь, почему он смотрит сейчас на меня с такой же жалостью, что и на тебя? Потому что ему известна одна-единственная причина, которая и подвигла меня помочь тебе и сыну; причина весьма личная. Просто кое-кого вы мне напомнили, кое-что внутри меня разбудили. Я ведь монахом не родился. У меня прежде была семья — жена и сын. Ему сейчас было бы лет девять.

— Он умер?..

— И он, и жена. Я тоже с тех пор ни с кем так и не сблизился, посему — нет, Амалия, я тебя понимаю.

— Потерять ребенка — это ужасно, — с трепетом проговорила она. — Просто… просто не могу себе представить, что бы со мною стало, если б с Максимилианом приключилось несчастье. Тогда уже точно жить было бы не для чего.

— Были и у меня подобные мысли. Порою мысли едва не доводили до дела.

— И вы спаслись в вере?