Natura bestiarum.

— Никакого человеколюбия, — поморщился отставной возлюбленный. — При моей жизни, майстер инквизитор, если будешь идти на поводу у чувств, быстро спалишься… Простой расчет. Убить парня ради того, чтоб отвести душу? Ну, можно, наверное, хотя подобные развлечения не в моем духе. Да и толку с этого никакого. Безопасность? И вы, и охотник этот знаете, как ее добиться; значит, нам он не навредит. Лишний человек, опять же, как уже было сказано. Выпихнуть его к папаше? Не пойдет; тогда это лишняя тварь, а мне такая мысль не по душе. И наконец, ничто из этого нас не спасет: его родитель ведь не попытался увести его тихонько, он сразу начал убивать. Значит, убивать продолжит. Значит, избавившись от мальчишки, мы все равно не избавимся от него. А судя по тому, с каким упорством папенька пытается его заполучить, парень имеет для него значимость, и, стало быть, пока он жив и здоров, пока у нас в руках — мы имеем первоклассного заложника на случай крайностей. Я с вами, — повторил он убежденно. — А нашего проповедника, если мне будет позволено влезть с советами, я бы рекомендовал запереть где-нибудь, пока он не кинулся на кого-нибудь с кулаками или чем похуже.

— А неплохая мысль, — согласился охотник. — Он и меня раздражает до колик.

— Меня?! — выдавил торговец, запнувшись. — Запереть?! Тварь свободно ходить будет, а меня под замок?!

— Я это сделаю, Феликс, — подтвердил Курт, — и не погнушаюсь скрутить по рукам и ногам, если будет необходимость. Не давай к тому повода. Ты призывал к общественному решению вопроса? Оно свершилось. Большинство постановило так. Или ты смиряешься с его волей, или… Решать тебе. Будешь продолжать попытки поднять смуту, и я поступлю, как сказал.

— Ничего я не буду делать, — ответил торговец твердо. — Не буду — и все. Смирюсь, но не с вашим решением, нет — оно человеческое, суемудрое, ложное; я смирюсь с волей Господа. Вы втянули и меня в свой грех, и мне нести наказание вместе с вами. Если Господь так решит — Его воля. А быть может, видя, что я всею душой против вашего решения, Он избавит меня от гнева Своего и помилует. Руки я на этого… юношу не подниму, но и защищать не стану, ясно вам? Буду помогать, как сумею, в меру своих невеликих сил, когда вновь те сатанинские отродья сюда явятся, но лишь чтобы защитить свою жизнь и прочие здесь, людские.

— Отлично выкрутился, — одобрил Курт и расслабился, прижав ладонь к ранам на лбу, вновь начавшим простреливать в затылок. — Надо ж. Я ждал потасовки — по меньшей мере; даже как-то не по себе от эдакой готовности к сотрудничеству… Ну, коли уж мы пришли к такому единодушию, предлагаю заняться делом. На отдых всем нам было отведено довольно времени, и впереди полдня, которые неплохо было бы употребить на то, чтобы подготовиться к ночи. У нас с Яном есть пара задумок, которые могут оказаться весьма полезными в нашем положении. И вот здесь как раз и понадобится помощь — каждого из вас.

Глава 14

Вечер застал постояльцев измотанными больше, нежели во все минувшие дни, и теперь вместо прежнего утомленного безмолвия из-за столов доносились то и дело жалобы и сетования. Курт также пребывал в состоянии, далеком от бодрости то ли по причине того, что отоспаться толком так и не удалось, то ли из-за отравы, на борьбу с которой тело выбросило почти все силы.

Сделав очередную перевязку, Ван Ален покривился, оглядев наложенные им стежки, и пожал плечами: «Ну, тебе к королевне не свататься. Не льет — и ладно». Раны все еще дергало, и боль временами отзывалась резью в затылке и под макушкой, однако странный рецепт охотника, судя по всему, оказался действенным — тошнота уже не одолевала вовсе, боль становилась все слабей и реже, бесславная гибель, как видно, ему не грозила, и единственной серьезной досадностью оставалась лишь одолевшая его слабость.

Хагнер, чем ближе подступал вечер, тем мрачней и напряженней становился, на вопросы отвечая скупо и не начиная разговоров первым, что было вполне понятно — наверняка майстер инквизитор и сам чувствовал бы себя не в своей тарелке, сидя в ошейнике, точно купленный за бесценок раб или сторожевая собака. По завершении оборонительных приготовлений Бруно и Ван Ален взялись за Хагнера, навесив на него безыскусные вериги, исполненные из найденных в железном хламе вещей. Старый обод от бочки, несколько укороченный и склепанный на скорую руку в кольцо, опоясывал его, оставшийся обрезок облегал шею, а длинная собачья цепь, разбитая зубилом на части, стала своеобразными браслетами, сомкнувшимися на запястьях и лодыжках.

Феликс старался держаться от парня поодаль, косясь на него с опаской и неприязнью, продолжая порою тихо, вполголоса, произносить молитвы и просто выдержки из Писания, умолкая после очередного внушения и спустя время начиная снова. Все указания, однако, торговец исполнял с подчеркнутой готовностью и прилежанием.