— Сколько же вы их перебили? — спросил я.
— Да, считай, близко около полтысячи! Так ведь?
— Так! — опять подтвердили рыбаки.
Мне оставалось только сокрушенно вздохнуть. Вздох мой, очевидно, огорчил и рыбаков, потому что другой рыбак постарался оправдаться.
— Мы же не знали, что гады кому-то потребны! А старые люди говорят, что за каждого убитого гада бог сорок грехов снимает! Больше мы их бить не станем!
— Жаль, что я раньше к вам дороги не знал. Придется возвращаться к кордону. Там змеи еще попадаются.
— Подожди, человече. Не спеши уходить, — остановил меня первый рыбак, столько гадов, как ранней весной, ты, конечно, не соберешь, но гады здесь еще есть. Ты посиди с нами. Сейчас мы уху сварим. Поедим. А потом ты иди по бечевнику к озеру. На бечевнике гады и сейчас бывают. Только попозже малость, перед тем как солнце садиться будет. Сколько-нибудь все равно наберешь!
— До озера далеко?
— Пять километров. Вот так, все прямо и прямо! — Показал мне рыбак на канал.
Стал я подсчитывать километры предстоящей прогулки.
— Туда пять, да обратно пять, да до кордона еще около десяти! Нет, друзья, не пойду я по бечевнику. Мне сегодня нужно обязательно на кордон вернуться: ночью я в лесу заблужусь.
— Зачем тебе обратно на шлюз идти? — удивился рыбак.
— А как же я через канал переберусь?
— В голове канала переправа есть — лодка на тросе. От переправы до кордона всего пять километров!
Объяснение рыбака в корне меняло дело. Я поел у рыбаков ухи и дождался, пока солнце опустилось к горизонту. Мы еще поговорили, и рыбаки посоветовали мне переправиться через разлив за шлюзом и поискать змей на Туховицком канале.
— Там в старое время гадов было пропасть! — сказал мне первый рыбак. Должно, и сейчас столько же. Здесь, по Огинскому каналу, кроме нас и другие рыбаки гадов били и бьют, а туда редко кто ходит. Разве летом, в сенокос. Но летом гады такими кучами не лежат, а значит, и бьют их меньше.
Поблагодарил я рыбаков, попрощался и пошел по бечевнику к озеру. Первую гадюку я нашел сразу же за мостиком. Через полсотни метров на обочине бечевника лежали еще две.
Утром и днем, когда гадюки греются, они вытягиваются во всю длину и даже сплющиваются, увеличивая тем самым поверхность тела, воспринимающую солнечные лучи. Здесь же змеи лежали свернувшись в тугой клубок, положив голову поверх клубка. Гадюку, вытянувшуюся лентой, видно очень далеко. Гадюку, свернувшуюся клубком, замечаешь, только подойдя к ней вплотную. Когда гадюки лежат в клубках, нужно не столько рассматривать местность, сколько ее протаптывать.
Стал я протаптывать обочину бечевника. Среди сухой травы у корней большого куста увидел свернувшуюся в клубок гадюку. В первый момент мне показалось, что это одна очень крупная змея. Я подошел к гадюке, как обычно, слегка прижал ее ногой, чтобы она не удрала, приготовил мешок, зажал змею хваталкой и убрал ногу. Смотрю, а под первой гадюкой лежат еще две. Поскорее прижал и их ногой и вслед за первой отправил в мешок. Трех змей, лежащих в одной куче одна на другой, я еще не встречал. Однако через несколько минут я опять наткнулся на клубок из нескольких змей. В этом клубке было уже четыре гадюки! Пройдя до головы канала, я нашел еще с десяток змеиных куч, в каждой из которых было три-шесть гадюк, а в одной — двенадцать.
Утром, когда я выходил с кордона, у меня было пять мешочков. Все эти мешочки я набил змеями. Нести мешки в руках было тяжело. Снял я с плеч рюкзак, расправил в нем дождевик так, чтобы он закрывал стенку, прилегающую к спине, а потом осторожно уложил в рюкзак мешочки со змеями. Так, в рюкзаке, и нес змей до кордона.
Пришел в избушку в полной темноте. Борис стал меня отчитывать за столь позднее возвращение, но, когда я снял с плеч рюкзак и вынул из него пять полных мешочков, он оборвал свою речь на полуслове.
— Это все гадюки? — изумленно спросил Толик.
— Гадюки! — ответил я.
— Сколько же ты взял за день?
— Не знаю, со счета сбился. Давай ящик. Будем пересаживать змей, заодно и посчитаем.
Дневной улов составил сто семнадцать гадюк.
Я рассказал о том, что находил змей в кучах. Борис и Толик отнеслись к этому сообщению недоверчиво. Однако Платон Кондратьевич не удивился.
— Видать, у гадов нерест начался, — сказал он, — они завсегда в кучах нерестуют.
— Что за нерест? — удивился Толик.
— Ну, гуляют они промеж себя. Самцы с самками.
— А! Так это спаривание!
— По — вашему, спаривание, а у нас говорят «нерест».
В последующие дни и Толик и Борис находили тоже змеиные кучи. Многое мы не знали в ту первую весну охоты на гадюк.