Натуральный обмен

- Здравствуйте, Глеб Иванович, - поздоровался я без всякой интонации.

После сих приветствий последовал осмотр, глаза директора прошли по мне, словно рентгеновские лучи, затем он хмыкнул и указал мне на стул напротив его стола.

- Что ж, садись, - сухо произнес Проскурин, и я впервые понял, почему его все так боялись. Щупленький невысокий мужчина преклонного возраста, но всегда так спокоен и сдержан, что совершенно невозможно определить, что у него на уме. Директор откинулся на спинку своего стула и сложил пальцы рук домиком, при этом не прекращая сверлить меня взглядом. - Сам пожаловал или прислали? - поинтересовался он.

Можно подумать, я бы пришел сюда по доброй воле! Я уже вообще проклял себя за то, что я добросовестно бежал в школу, хотя и проспал. Надо было сказаться больным, и не высовывать из дома носа. Хоть выспался бы...

- Маргарита Сергеевна прислала, - признался я, раз уж я уже пришел, смысла врать и изворачиваться не было.

- И за что же? - мне показалось, что в его прищуренных глазах промелькнули веселые искорки.

Что ж, может, еще и пронесет, раз директор в хорошем настроении?

Я сделал честные глаза и выдал:

- Не знаю, я ей не нравлюсь.

Губы Проскурина тронула улыбка - редкостное явление, и я окончательно приободрился. Может, и правда, пронесет?

- И дело в личной антипатии, а не в твоем неподобающем внешнем виде и опоздании?

Черт, ладно, он сразу заметил, что я не в форме, но про опоздание-то он откуда узнал?

- Думаю, одно другого не исключает, - вздохнув, философски признался я.

- Дёмин-Дёмин, - протянул директор. - Андрей, - я удивленно вскинул брови, по имени меня в школе звали редко, в фамилию им удавалось вкладывать больше ругательной интонации, - завтра последний звонок, а ты ведешь себя совершенно так же, как и в первом классе.

Неправда, в первом классе я боялся этого кабинета. Но я благоразумно промолчал.

- Ты знаешь, что такое последний звонок? - вдруг спросил он.

На самом деле я думал, что последний звонок - это огромное сборище людей, на котором принято лить слезы и прощаться, петь дифирамбы и лицемерить, будто это действительно последняя встреча учителей с учениками, а не временное перемирие перед тем, как встретиться на "тропе войны" на экзаменах.

Ясное дело, такой ответ директора бы не удовлетворил.

- Великое таинство? - ляпнул я первое, что пришло в голову.

Глеб Иванович хмыкнул.

- Что ж, можно назвать и так. Это важный момент для каждого ученика, а в тебе я осознания этой важности не чувствую.

- Может, я нечувствительный?.. - я быстро прикусил язык под его тяжелым взглядом.

- Зал еще не украшен, - сказал директор. - Так что ты этим займешься.

Я задохнулся от возмущения. Украшением актового зала всегда занимаются младшие классы, но уж точно не выпускники. Что прикажете мне делать среди этих малолеток? Вырезать с ними колокольчики из гофрированной бумаги?

Видимо, по моему лицу все было ясно, потому что Глеб Иванович сделался совершенно довольным.

- Можешь считать, что тебя отправляют на исправительные работы, - подытожил он. - Я думаю, это лучший вариант, чем снова вызывать в школу твою маму.

Я скривился. Нет уж, увольте, от мамы мне еще дома достанется по первое число за испорченную фотографию.

- Неслыханная милость, - пробурчал я.

- Что-что? - то ли правда не расслышал, то ли притворился директор.

- Я вас понял, - выдавил я из себя и поднялся. - Я так понимаю, аудиенция закончена?

- Закончена, - кивнул он. - Так что поступаешь в подчинение к нашему завхозу. Я в тебя верю.

Да уж, этого типа стоило бояться, вот уж услужил, так услужил. Я всегда предпочитал общаться с ребятами на пару лет старше меня, а когда наша параллель осталась самой взрослой, в школе настала совершенная тоска. А теперь, на тебе, день в обществе восторженной ребятни...

***

Как говорится, если день не заладится, то пиши пропало. Я провозился в школе до самого вечера. То нарисуй, сё приклей, то принеси, сё унеси, зато завхоз пребывала в полнейшем экстазе, что ей досталась длинноногая жертва, и ей самой не пришлось лезть на верхотуру, куда не дотягивается малышня.

Словом, домой я приплелся злой и уставший. Мама встретила меня еще в прихожей. Лицо суровое, руки сложены на груди. Прямо немой укор во плоти. Видела ли она разбитую рамку с фотографией, можно было не спрашивать.

- Привет, - я решил, что все же лучше ни в чем не признаваться, пока тебя напрямую не обвинят, - как день?

- Был хорошо, - сухо ответила мама.

Про свой день я так сказать не мог, перед глазами все еще стояли сотни колокольчиков, которые мне пришлось лепить на школьные стены.

Я прошмыгнул мимо матери на кухню. За всей кутерьмой я сегодня вообще ни разу не поел. А я, между прочим, растущий организм.

Я распахнул холодильник в поисках, чем бы можно было поживиться. Обнаружил колбасу и тут же принялся делать себе бутерброд.

Мама, также молча, последовала за мной. Она остановилась в дверях кухни и просто следила за мной, не произнося ни слова.

Вот и отлично, может, если я тоже не буду ничего говорить, мы не поссоримся?

Блажен, кто верует.

- Ты бы хоть извинился, - сказала мама.