Nature Morte. Строй произведения и литература Н. Гоголя

Еще раз хочу повторить, что в нашем определении другая литература – та, которая пытается индивидуализировать язык, приспособить его к собственным нуждам автономии и протеста, даже под угрозой потерять смысл, стать маргинальной, даже заживо погребенной своим временем. И это действие политическое – вызов доминирующему культурному стандарту языка (тому, которому все следуют и понимают). Правда, различие между великой имперской и другой литературами кажется иногда относительным, поскольку язык Толстого, Тургенева, Бунина, Чехова или Куприна не исключает эксперимент, например, тематическую или предметную новизну. Однако великая литература в отличие от малой не рискует делать ставку на автономизацию литературного произведения, она блюститель канонов и стандартов русской языковой практики. Такой эксперимент ограничил бы ее мировоззренческие, стилевые и жанровые возможности. Напротив, экспериментирующая, другая литература создает язык, который отрицает общепринятое понимание образца, и, возможно, весь эксперимент обращен к разрушению, иногда вполне осознанному, удобопонятности мировой (или региональной) языковой модели. Известны прекрасные образцы футуристической, дадаистско-сюрреалистической атаки. Другая литература – не та, которая желает стать великой и имперской (хотя Гоголю и Достоевскому часто приписывают такое желание), а та, которая не может быть иной, т. е. она может быть только другой, индивидуализирующей опыт, как будто общий для всех, на самом деле так и остающийся невостребованным. В центр общего массмедийного интереса ей не попасть, она занимает место на культурной периферии, и оно неизменно.

II. Число и ритм

1. Экономия письма

Разобьем процесс рождения произведения на несколько стадий по аналогии с шаманским сеансом гадания (или колдовской игры в куклы). Пускай произведение (на первой стадии) представляет собой пустую корзину, олицетворяющую изначальный хаос. Гадальщик берет корзину, в которой собраны как попало разные магические фигурки, олицетворяющие страсти, правила поведения, поступки (числом от 20 до 30 и больше). Сначала фигурки несколько раз подбрасываются, потом изучаются только те из них, которые оказались наверху (подобно тому, что происходит при выпадении чисел в лотерее, на рулетке или в картежной игре). Если же при следующем подбросе опять выпадают те же самые, то это значит, что не только они сами, но и их отношения с другими фигурками имеют смысл и скрытое тайное значение. «Гадальщик исследует три или четыре верхних предмета – по отдельности, в сочетании и по их относительному месту (высоте) в куче. Прежде чем начать подбрасывание, он задает своему аппарату (корзине) вопрос. Затем он трижды совершает подбрасывание, после каждого раза перекладывая несколько верхних предметов в низ кучи, прежде чем начать новое подбрасывание. После третьего подбрасывания он задает своим консультантам вопрос, который был задан ему самому, как утверждают ндембу, посредством распределения предметов в корзине. Если один и тот же предмет три раза подряд оказывается наверху, то одно из его различных значений признается несомненной частью ответа, который ищет гадальщик»[81]. Итак, от первой стадии, стадии заполнения, когда корзина еще беспорядочно заполнена фигурками, переходим ко второй – стадии отбора. Фигурки отбираются на основе принципа случайного повторения (выпадения «счастливого» числа). Нужно подбрасывать несколько раз (число подбросов оговаривается заранее), чтобы группа фигурок организовалась в коллекцию, а их внутренние связи установились бы имманентным образом. И, наконец, третья – стадия оживления. Поскольку каждая фигурка имеет постоянные «качества», то вместе с другими она образует конфигурацию, сцену, получающую значение ответа на вопрос.

Сравним теперь все сказанное с правилами письма, которых, как советует Гоголь, следует придерживаться начинающему автору. Совпадение поразительно. Эти правила просты: