Науа-Ацтек

Было бы глупо получить человека, который не разговаривает на науатле, как рабыня Йохо. Казалось бы, нерационально платить за рабыню не говорящую на науатле целых двадцать четыре плаща. Нерационально, если бы не её выдающаяся красота. По трезвой оценке Освальда, Йохо имела бы успех и в современной ему Мексике, так как являлась объективно красивой. И дело не в каком-то необычном цвете глаз и волос, нет, у неё были черные волосы и карие глаза, как и у подавляющего большинства местных. Но вот черты её лица и фигура вызывали желание у большей части окружающих мужчин. Тототл знал об этом, поэтому следил за своей рабыней предельно внимательно.

— Конечно говорит! — заверил Освальда Тототл. — А сам он из Харакуаро[18].

— Проблем с ним не будет? — на всякий случай спросил Ос.

— Не будет. — заверил его Тототл, ожесточенно разрушающий стену. — Можешь сейчас забирать. Ирепан!

Из пристройки к дому вышел сонный мужик. Ос видел его ранее. Внешность типично мезоамериканская: смуглая кожа, широкие скулы, маленький крючковатый нос, черные волосы, карие глаза, близко посаженные друг к другу, конституция тела поджарая, видно, что он не чужд физической работе, руки в застарелых мозолях и мелких шрамах. Взгляд демонстративно смиренный, но Ос видел, что этот человек ещё не сломлен. Да и не должен был, если сведения о местном рабстве верны.

— Звали, господин? — спросил Ирепан, поклонившись Тототлу.

— С этого дня я тебе больше не господин. — сказал на это Тототл. — Будешь теперь рабом Оса. Я продал тебя.

Ирепан посмотрел на Оса, затем повернул голову к Тототлу.

— Хорошо. — кивнул он.

— Вот и отлично. — Тототл в очередной раз взмахнул дубинкой и обрушил стену сарайчика. — У меня много дел, Ос, если больше не о чем говорить…

— Идём, Ирепан. — позвал Ос «своего раба».

— Слушаюсь, господин. — поклонился Ирепан.

Заведя «раба» на задний двор, Ос усадил его на деревянный стул у стены, а сам сел на стул принесенный из дома.

— Слушай меня, Ирепан. — Ос, чтобы не терять время зря, взялся за вытачивание ещё одних щёчек для рукояти будущего медного ножа.

Первый нож Ос продал Тототлу за триста какао-бобов, что довольно неплохая сделка, учитывая то, что на изготовление ножа он не затратил практически ничего, кроме усилий и времени.

— Отныне обращайся ко мне исключительно… — Ос задумался.

Господином или повелителем он быть не хотел. В душе что-то сильно противилось таким обращениям. А когда пришло время придумать альтернативу неполиткорректному для души выражению, Ос застопорился.

— … обращайся ко мне не иначе как «Ос» или «шеф». — решил Освальд. — Понял меня?

— Нельзя к господину так обращаться! — Ирепан замотал головой.

— Это приказ. — настоял Ос. — И к тебе я буду обращаться исключительно «Ирепан» или «помощник».

Ос решил начать с малого — с ликвидации унизительных названий. Казалось бы, какой смысл? Но избавление от рабского ярма начинается с привития самоуважения. Не может человек, называемый рабом и называющий кого-то повелителем или господином, уважать себя.

— Понял меня? — с нажимом спросил Ос. — Как ты должен ко мне обращаться?

— Ос или… шеф. — неохотно ответил Ирепан.

— Вот и отлично. — кивнул Ос. — Сегодня работать не будем, а с завтрашнего дня будешь помогать мне строить телегу.

//Пять дней спустя//

— … её зовут Суна, она хорошо плетёт корзины, хорошо готовит, в еде неприхотлива, пусть старовата, но всё ещё годится для удовольствий… — презентовал Куачуах рабыню, которую отдавал за три телеги.

Ос в это время боролся с желанием съездить Куачуаху по морде. Его успокаивала мысль, что со временем он будет выкупать всё больше и больше рабов, давая им приемлемую жизнь, а в конце концов институт рабства изживёт себя, на фоне возросшей эффективности труда свободных людей. Новых людей.

— Yancuic Tlaca… — пробормотал Ос. — Новые люди…

— А? Чего говоришь? — прервал свою восхвалительную речь Куачуах.

— Беру, говорю. — сказал Ос. — Суна, идём за мной.

Куачуах дал знак остальным рабам, чтобы они увозили телеги во двор. Рабыня поплелась за Осом, который пошел обратно домой.

Вопреки словам Куачуаха о старости Суны, по меркам современного Осу мира, это было существенное преувеличение. Девушке было около двадцати семи лет, что в этих краях считается уже далеко не брачным возрастом. Детей у Суны нет, хотя она в рабстве с пяти лет. Сирота, родных нет, перспектив на будущее тоже.

Внешность не особо выдающаяся, лицо обычное, глаза без душевного огонька, грудь среднего размера, талия тоже не обладает особыми характеристиками. Хотя Ос был уверен, что при наличии косметики двадцать первого века, она выглядела бы гораздо привлекательнее. Символ двадцать первого века — делать всё привлекательнее, чем оно есть.

— Теперь ты будешь жить здесь. — сообщил Ос Суне, когда они вошли в дом. — Будешь работать совместно с Ирепаном, сейчас поешь и мы покажем тебе, как правильно обжигать кирпичи.

Суна что-то была не особо разговорчива, так как просто кивнула ему.

— Ладно, вот, бери лепешку и соус. — Освальд открыл медную кастрюлю, стоящую на печи.

Вытащив оттуда одну из лепешек, он протянул её Суне.