Научи меня дышать

— Зачем? Это ты лезешь, куда не надо. Но не в этом вся суть моих рассказов, Элина. Мать моя была красоткой. — блондинка выжидающе смотрела на курящую Элину. И конечно та обернулась, услышав паузу. Взгляды встретились. Она понимала, что собирается сообщить нечто очень важное, — рыжеволосая. С зелеными глазами. — намек на то, что Элина лишь отражение прошлого.

— И что?

— Он никогда не встречался ни с кем. В его жизни не было женщин. Только я. Его дочь! А ты! Как повторение моей матери! Поняла? Ты всегда и везде лишь замена!

— Тогда зачем меня убивать? Поиграет Сергей, и утопит меня. Так же. Чего ты тогда бесишься?! Гормоны играют?! Только я ж сопротивляться буду. Не боишься свой козырь потерять?! — и посмотрела на округлившийся животик. — или он не известно от кого? Дима ни при чем?!

Вот тут Алина вскочила. В два прыжка оказалась рядом. И толкнула Элину.

С места сорвался доберман, громко залаял. В комнату открылась дверь. И вошел Тобольский.

Элина вывалилась бы из окна. Если бы не вошедший. Он подхватил девушку на руки. Прижал к себе. Крепко. Так что ее кости хрустнули. А она почти теряла сознание. От лая. От воспоминаний. От всего, что творилось вокруг.

Алина уставилась на отца и закричала:

— Она же шлюха! Самая обыкновенная дрянь! Подстилка для Соболевых и еще кто знает для кого! Отец, как ты можешь держать ее как гостью в доме, о котором никто никогда не смел знать! Эта сука с ментами якшается! Мне не позволял здесь даже просто видео снимать! А теперь она здесь!

Тобольский сел на кровать. Аккуратно посадил рядом Элину. Гладил ее по волосам. Но смотрел на свою дочь.

— Ты моя дочь, Алина, но сейчас хочу чтобы это было не так. — взял Элину на руки, и направился к выходу из комнаты. Из открытого окна теперь по комнате гулял сквозняк. Он прошептал Элине на ухо, — зачем окно открыла. Простудится хочешь? — обернулся к Алине, — Уходи. Здесь больше не появляйся. Ты очень меня сейчас расстроила, Алина. И еще. Запомни это. Скажу лишь раз. Повторять не буду. Это была последняя твоя выходка в отношении Элины. Пока она хочет быть со мной, мне будет все равно, что было в ее жизни до меня. И я сделаю все, чтобы она еще очень долго оставалась рядом. — в комнату вошла женщина очень неприятного и строго вида. — за тобой пока присмотрят мои люди, Алина. Тебе пора позаботится о своем будущем малыше.

И он вышел, с Элиной на руках. Слышал плач беременной и одинокой дочери. Но не мог уже ничего изменить.

20

— В больницу? — он нес ее на руках по ступеням. И Элина понимала, что позволила слабости пересилить разум. От пережитого ужаса до сих пор дрожала, словно в лихорадке. Или от ощущения сильных рук мужчины. От его горячего тела. От того, как он выгнал собственную дочь ради нее. Все слова Алины глубоко засели на подкорке сознания. Изнасиловал. Утонула. Замена. А ведь по сути, Элина не знает ничего о Тобольском, как о человеке. Как о мужчине. Она знает его дочь. Дочь, с которой приходилось лишь воевать. И Алине нет смысла врать или претворяться. Значит, Алина говорила то, что смогла узнать сама. Но что из сказанного правда, знает лишь один человек. Тот, что в очередной раз несет ее на руках. Как ребенка. Он создает ей проблемы и сам же их решает. Смешно. Как распутать этот клубок вопросов и странных событий.

— Нет. Лучше напьемся.

— Я не напиваюсь.

— Не могу же я одна, как алкоголичка. Мы в ответе за тех, кого …задержали! Так что пить со мной придется.

— Ты, моя милая, можешь все. Вот только я давно в ответе за тебя. Хотя еще и не приручил. Позволь мне это, Элина. Пусти меня ближе. И ты не пожалеешь об этом. — он внес ее в другую комнату. Вообще весь дом слишком не постижимой планировки. Современные линии. Скрытые мебельные вариации. Зеркала, увеличивающие пространство. Даже окна необычной формы. И резные яркие мозаики повсюду.

В просторной комнате, где они теперь находились располагался бар, большой экран, и кресла, как в кинотеатре.

Она слышала все его слова. Но не отвечала. Потому что пока не понимала, как надо ответить. Что она чувствует. Что нужно ей?! Ее пугает сама суть полной отрешенности от мира. Ее закрыли невидимыми цепями прошлого. Лишили права выбора.

— Я одета немного не по кинотеатральному.

— Это я заметил. — он усадил девушку в очень удобное кожаное кресло. С подголовником, и специальной мягкой частью под ноги. — ноги сильно не раздвигай, а то могу принять за приглашение. — он смотрел слишком пристально. Сканировал. Или наоборот, любовался. Ведь, понимал, что под мягкой бирюзовой тканью лишь кожа. Элина вдруг спрятала щеки ладонями. И сжала колени. Он взрослый. И все равно перед ним появляется странное ощущение стыда. Стыдно за то, что нравится? Или от его взгляда и слов? Он видит ее в другом свете. Тобольский отвернулся, а потом подошел уже с тонким покрывалом в руках. Бережно и заботливо укрыл длинные ножки. Присел на корточки совсем близко. Рукой не отпускал колени под покрывалом. — Элина, про больницу не пошутил. Знаю, о твоей боязни животных. Алина не должна была так поступать.