Научи меня летать

— Чудесно, — похвалил его правитель. — Так вот: передай совету, что я отнёсся к столь поразительному известию со всем возможным вниманием. Я тщательно его обдумаю, потому что это очень, очень серьёзно. Воистину, настолько серьёзно, что совет должен был разыскать меня, где бы я ни был, и сообщить эту новость немедленно. Если бы я не услышал её сейчас, наверняка произошла бы катастрофа. Само собой, совет должен понимать, что с решением нельзя спешить — одна моя неверная мысль, и я боюсь представить, что может со всеми нами приключиться. Поэтому вплоть до дня, когда приедет гонец с известием о том, что уан прибыл, беспокоить меня не следует. Хорошо ли вы запомнили всё, что я вам сказал?

— Да, мой повелитель, — летень согнулся в низком поклоне.

— Теперь вы уйдёте, — распорядился Марбе.

Старейшина удалился так быстро, что это походило на бегство. По знаку уана дверь встала на место, а на пиалы скользнули покровы. Комната погрузилась во мрак. Правитель медленно выдохнул, некоторое время сидел неподвижно, потом провёл рукой по лицу и пробормотал:

— Это их напугает. Но не остановит. Время нельзя остановить.

Стукнула дверь во внутренние покои, по шкурам заплясали тени от огонька единственной свечи. Уан с улыбкой посмотрел на вошедшую. Красные волосы сбегали на плечи женщины, будто раскалённая лава, тёмные глаза таинственно блестели, губы неуверенно подрагивали. Марбе мысленно стёр их с её лица, цвет волос не мешал ему, но привлекал только взгляд — он напоминал ему о другой.

— Вы звали меня, повелитель? — робко спросила женщина.

— Нет, — ответил Марбе и подумал, что та, другая, не задала бы такой вопрос.

— Мне уйти?

И этот не задала бы также.

— Отчего же, — он широко улыбнулся, пристально глядя ей в глаза. Женщина помнила приказ и не отводила взор.

— Вы чем-то расстроены? — попыталась она в третий раз.

— Тем, как много ты болтаешь, — лениво отозвался Марбе и спустился с возвышения. — Вернёмся в спальню.

Женщина, наконец, осмелилась улыбнуться. Взгляд её стал лукавым, и сейчас он напоминал о другой столь сильно, что уан ощутил, как к нему возвращается верное настроение.

Прошло три дня, а Хин не собирался признавать за собой вину. Меми обеспокоено рассказывала, что мальчишка всё время сидел неподвижно, глядя перед собой. Он оживал лишь, чтобы поесть, а потом застывал снова.

Надани даже обратилась к Гебье — они поговорили на заднем дворе крепости. Ведун всегда приходил туда днём, как шутили стражники, чтобы поздороваться с огромной глыбой, лежавшей там с незапамятных времён. Надани как-то приказала убрать её, но десяток летней, охранявших крепость, с поручением не справился.

Разговор не стоил потраченного времени. Весен, привычный к истерикам женщины, терпеливо слушал. Изредка вздыхал или печально произносил пару слов, а в ответ на вопрос о том, в чём причина странностей Хина, удивлённо заметил, что плохо знает мальчишку и потому не возьмётся судить.

— Снимите наказание, — едва слышно посоветовал он, наконец.

Надани лишь усмехнулась:

— Пусть усвоит, — заявила она, — как я сказала, так и будет! Не иначе.

Проснувшись, Хин услышал, что во дворе не так тихо как обычно: люди переговаривались чаще, хотя по-прежнему лениво, потом забормотали на своём наречии динозавры, и мальчишка понял — запрягали экипаж, других объяснений и быть не могло. А если запрягали экипаж, значит мать уезжала. Никогда до сих пор её поездки в деревню не длились меньше двух часов.

В этот день Хин не фантазировал, и потому сохранять неподвижность ему было не столь легко, сколь прежде. Заглянула мать, наряженная глупо и похожая на шкаф, вздохнула и вышла, а мальчишка обратился в слух: вот заскрипели цепи моста, протопали лапы, и всё стихло. Он продолжал ждать, затаив дыхание, изнывая от радостного предвкушения. Дверь отворилась.

— Госпожа уехала, господин Одезри, — прозвучал голос Меми.

Рыжий упрямец тотчас соскочил с кровати. Няня вздохнула:

— Как же вы можете так поступать со своей мамой?

— А она со мной? — хмыкнул мальчишка. — Да и лучше здесь сидеть, чем слоняться по солнцепёку.

— Она любит вас, — ласково сказала Меми.

Хин нахмурился.

— Я же её не просил. Она сама так решила, вот и любит. Это не значит, что я тоже должен её любить.

— Почему не значит? — улыбнулась няня.

— Потому что тогда с её стороны это не любовь, — мрачно ответил мальчишка, потягиваясь.

— Как вы интересно рассуждаете, — засмеялась служанка. — Значит, если я вас люблю, то не могу рассчитывать на взаимность?

— Рассчитывать? — поднял брови Хин. — Нет, не можешь.

Няня широко улыбнулась.

— Выходит, вы ко всем холодны, господин Одезри? — она вновь не удержала весёлый смешок.

— Я думаю, Меми, — серьёзно выговорил мальчишка, повторяя взрослую манеру Лодака, — что любовь — дар, который не должен ни к чему обязывать. А если обязывает, то это другое чувство.

Молодая девушка больше не смеялась, её улыбка сделалась неуверенной — но лишь на миг —, а потом проницательной.

— Где вы это услышали, господин Одезри? — с напускной строгостью спросила она, уперев руки в бока.