Научи меня любви, профессор (СИ)

Эмили Хант была правой рукой его матери с тех пор как та села в сенаторское кресло. У неё не было своих детей, поэтому она никогда не упускала возможности лишний раз потискать маленького Эрика, что никогда ему не нравилось. Её своеобразная внешность и навязчивое внимание отталкивали его. Женщина была очень худой, можно сказать даже костлявой, она носила длинные платья в пол, пытаясь скрыть свою угловатую фигуру, отчего вызывала у него ассоциацию со Смертью, кроме того она красила волосы в фиолетовый цвет. Мать всегда говорила, что фиолетовый — цвет вдовства и одиночества. Возможно, та даже не была замужем, но Эрик не вдавался в эти подробности. Когда он стал старше, он стал замечать в её взгляде какой-то странный блеск, когда она смотрела на него.

Однажды он понял причину её нездорового взгляда. После того как он получил травму колена. Ему уже тогда исполнилось шестнадцать лет. Это произошло в Детройте в декабре в самом разгаре хоккейного сезона: он порвал связки. Мать приехала сразу же как только до неё дошла эта новость и притащила с собой Хант. Но она не могла долго находиться возле сына и улетела через несколько дней обратно в Вашингтон, а Эмили осталась. Она должна была привезти его домой сразу после выписки из больницы.

Их самолёт в Вашингтон был на следующий день после того как его выписали, поэтому ночь им пришлось провести в отеле. Эрик был на обезболивающих, которые усыпляли его. Ночью, когда наркотический сон потихоньку стал одолевать его, он услышал как дверь в его номер тихо открылась. На пороге была Эмили Хант в шелковом халате, накинутом на голое тело. Он был в таком шоке, что не мог шевельнуть ни одним мускулом, пока она прокрадывалась к его постели. У самой кровати она скинула с себя халат, обнажив худосочное тело и запрыгнула на него сверху. Обезболивающее делало свое дело: его тело будто налилось свинцом, но даже если бы он не был под действием анальгетика у него бы всё равно на неё не встал. Хант была плоской: там где у женщины должна быть грудь, у неё было два лишь два прыща, а задница висела как куль.