Научи меня мечтать!

— Единственное, я тебя очень прошу — сними их. Пожалуйста! Мы и без них сможем справиться! Получить столько знаний, сколько нам потребуется — не меньше, но и не больше. Я действительно ошиблась! Хотела проложить слишком простой путь к знаниям. Так нельзя! Это же вовсе не классические земные очки. Совсем не они! Лучше от них избавиться — и как можно скорее.

— Избавиться?! Но я их только-только надел! С какой это стати я должен их снимать? Ты же сама мне их подарила!

— Да вот уже поэтому! Тебя как подменили! В них ты совсем не похож на земного человека, ни капельки! Я думала, ты поэтому так их хотел! А теперь что? Посмотри, ты таким холодным стал! От них!.. Я же вижу, ты и сам им не рад! Ну же, ну сними их, ну пожалуйста! Я превращу их в обычные очки, с простыми стеклами — как у них — и вот тогда ты станешь похож на земного человека куда как больше. Я хочу, чтобы все было как прежде! Признай же ты ошибку и помоги мне исправить ее, скорее! Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?!

Как прежде уже никогда не будет.

— Ну уж нет, мне всегда достаются ошибки! И пусть так и будет! — да, очень важно ощутить себя драматическим героем и временами хочется упереться и осознанно страдать. Служить немым упреком. Пусть знают, как это — ошибаться. Тогда как, и вправду, исправить все можно было бы без особых усилий, это кажется порой слишком простым избавлением от наказания, которое обязательно должно последовать за ошибкой. Нет, пусть видит, наказания он не боится и готов терпеть!

К тому же…

— Тебе просто не хочется знать правду! Ты боишься! Никогда во мне не было ничего особенного, я всегда слушал тебя, а тут вдруг наконец и у меня появилась возможность рассказать что-то, чего ты не знаешь, — а ты не хочешь слушать! Боишься узнать! Боишься к тому же, что я займу твое место!

Ох, а вот это он зря… да никогда в жизни ни о чем подобном он и не думал! Как это только возможно было, такое сказать?!

Но его понесло уже, и остановиться было нельзя.

Шерри вдруг… расплакалась! Зрелище это представляло весьма жалкий вид.

Он никогда не видел раньше, как Шерри плачет. И не думал никогда, что она вообще это умеет.

Умела и еще как. Большие глаза стали красными от слез, нос без конца шмыгал, а губы искривились настолько, что было удивительным, как они еще на лице держатся.

Ужас какой-то, не иначе!

— А я все тебе расскажу. По порядку! Все узнаешь! Этот твой коммуникатор, эта твоя уточка — знаешь ли ты, что это…

— Не трожь мою уточку! — перебила Шерри и обиженно обняла коробку.

Она выглядела так жалобно с ней, словно коробка эта осталась единственной ее защитой во всем мире. В конце концов, она была еще лишь глупой и наивной девчонкой десяти лет, которой зачем-то удавалось создавать гениальные изобретения, которые работали.

— Ну пожалуйста! — пискнула Шерри еще раз. И весь ее вид выражал «Или они, или я». Но так она, разумеется, вслух никогда не скажет. Она не любила ставить условия.

Он растерянно смотрел на нее и не знал, что делать. Он тоже был всего лишь глупым мальчишкой десяти лет, которому выпало зачем-то знать почти все на свете.

Он молча направился к двери.

Шерри так же молча следила за ним взглядом. Когда он взялся за ручку, она очень серьезно и без всяких всхлипываний сказала ему:

— Возвращайся скорее! Я буду ждать.

***

Наступил один из теплых летних бархатных вечеров, о которых потом с таким удовольствием вспоминаешь и так тоскуешь холодной ветреной зимой.

Элрой сидел на пустынной улице, где оставалось все меньше солнечных лучей. Сумрачные тени подкрадывались со всех сторон, но он лишь рассеянно крутил в руках дужки очков и больше ничего, казалось, не замечал. Он был погружен в тягостные раздумья. Мир вокруг сделался ему абсолютно безразличен.

Не верилось, что это все действительно произошло. Сегодня.

Не может быть!

Почему он тут сидит? Почему не пригласит Шерри к себе домой на чаепитие (папа с мамой не очень любят Шерри, но если она не станет говорить о Земле в их присутствии, все обойдется). Почему он не пойдет к ней прямо сейчас и не предложит забраться на чердак, разглядывать звезды в телескоп и жевать земные, ни на что не похожие по вкусу печеньки?

Элрой апатично взглянул на очки.

Нет.

Нельзя.

Поссорились.

Забыл?

Все это можно было сделать неделю назад, позавчера, вчера — когда вы еще дружили. А сегодня уже поздно.

Сегодня уже никак.

Мучительное чувство вины, последовавшее практически сразу после его стремительного ухода с заседания Клуба, перемешавшись с отчаянием и разочарованием, весь день сжимало в своем страшном кулаке, хладнокровном к ее страданиям, душу и никак не отпускало. Вина стремилась вылиться в раскаяние, в искреннее извинение, настолько громкое, чтобы Шерри его услышала (про себя ведь повторять совсем не в счет), но он не шел к Шерри и потому чувствовал себя переполненным сосудом, ибо горя и раскаяния все пребывало, а деться ему было некуда…

Он виноват. Как он виноват! Он умудрился довести Шерри до слез! Неважно, ошибалась она или нет, он ошибался вместе с ней и не смел всю вину и их, и мира всего перекладывать на ее плечи.

Проклятые очки, это все они!