Научить любить тёмного. Ветер перемен в академии Морте

– Вот так сразу? Не спросив даже, куда? Не вытребовав с бедного Привратника информации?

Я пожала плечами.

– Так ты ж сказал. В интересное место. Зная тебя, гадёныша, куда уж информативнее.

– Ну уж, козочка. – Хохотнул «бедный Привратник». – На гадёныша я похож меньше всего.

– Это тебе так кажется. Ну, мы идём?

– Пых! – неожиданно ударил себя в грудь кулаком Дедушка и Ломтик запищал, вторя ему.

– Вот это я понимаю! – Осклабился Бонсайми и снова нырнул прямо в каменный массив. После чего из камня высунулась его призрачная ручища и поманила меня пальцем.

– Зайди-ка за обелиск, козочка. Так-то лучше. Вот отсюда и стартуем.

За обелиском скрывалась ещё одна могила. В отличие от свежей, ректорской, эта была чуть ли не древней. Я обернулась на Морте и хмыкнула:

– Потому что здесь меня из окон не видно?

– Именно! А теперь положи-ка руку вот на этот выступ...

Он первый пристроил руку на надгробие.

Я послушалась. Моя рука утонула в призрачной лапище Привратника. По настоянию призрака я надавила и ахнула: надгробная плита приподнялась! Несильно, но так, чтобы я могла пролезть.

– Что смотришь, козочка, полезай! – Хмыкнул Бонсайми и подмигнул: – Или применительно к тебе – запрыгивай?

Я осторожно заглянула в щель. Ничего не увидела, плюнула и сунула внутрь голову. Так же поступил и Бонсайми, только он пронзил бритой макушкой надгробную плиту.

– Здесь… лаз?

Призрак фыркнул.

– Нет, блин, хочу-мечтаю, чтоб ты в могилке понежилась. А где ещё предлагаешь твоё тело прятать, пока ты в Хаос по делам поскачешь?

– Ну не в могиле же?! – Оторопела я.

– А где? Самое надёжное место. Верь старому Бонсайми.

Высунув голову, я обернулась.

– Ну… может… в канаве какой?..

– Самое место для герцогини, как же. – Фыркнул призрак. – Да не боись ты, дракон твой постережёт.

Вот уж наверняка. Ломтик, конечно, подрастая становится тем ещё лихачом и воздушным хулиганом, но ещё ни разу он не отошёл от моего тела и на шаг во время практикумов в Хаосе. Даже спасал неоднократно от дурацких розыгрышей. И всё же…

– А как я обратно выйду? – Продолжала я упрямиться. – Вдруг плита на место вернётся?

Бонсайми расхохотался.

– Конечно, вернётся, козочка, непременно вернётся. Дело такое, что, как ты говоришь, вернуться на место плите просто-таки необходимо! А как иначе? Хочешь, чтобы кто-нибудь спалил нашу вылазку? Тогда всё, пиши пропало.

– Не хочу… В смысле не хочу, чтобы спалил…

– Ну вот! Да не дрейфь ты! Там изнутри тоже лазейка имеется. Наружу.

– Откуда знаешь? Пробовал?

Привратник оскалил акулью пасть.

– Тут, детка, один мнительный профессор похоронен. Всё переживал, что забредёт далеко-далёко в Хаос, прямо на рабочем месте, а его сдуру и похоронят. Вот заранее и соорудил себе могилу с выходом изнутри.

– И что?

– Таки помер. – Расхохотался Бонсайми. – Однако что-то не припомню, чтоб обратно вылезал.

Привратник начал даже икать от смеха.

– Может, потому и не выходил, что обратная лазейка не сработала? – Поморщившись, фыркнула я и Привратник заржал уже, аки конь.

– Да не тушуйся ты! Тут до тебя тропинку протоптали! Ах-хах-ха-ха!

Я заглянула под плиту снова и на этот раз обнаружила в могиле заколку для волос, запонку, огрызок апеляблока и даже упаковку из-под жареного картофеля из палатки пикси. Между прочим, недоеденную. 4317 год – значилось на упаковке. В то время как сейчас 4336, по местному летоисчислению.

Ухохатываясь над моей нерешимостью, Бонсайми сыпал шуточками, что лучше камеры хранения не придумать. Потому как – по секрету – апеляблоко тоже семнадцатилетней давности…

Я, вздохнув, залезла-таки в могилу. Ухнула: на грудь взгромоздился телёночек Ломтик. Следом, пыхтя, протиснулся Дедушка. Раздался скрежет: плита над головой возвращалась на своё место. Я поспешно зажмурилась, чтоб глаза песком не засыпало.

А когда открыла глаза снова, оказалась в беспросветной тьме. Было не то, что жутко… например, у той же профессора Линкорэи мы только и делаем, что лёжа в гробах медитируем… И всё же было как-то не по себе.

– Куда нажимать, чтобы вылезти? – спросила светящуюся в темноте и ухмыляющуюся призрачную морду. Бонсайми с интересом наблюдал как трусь о гроб того самого трусоватого профессора и лыбился во всю свою акулью пасть с нескрываемым удовольствием.

– А никуда не нажимать! – Ухмыльнулся он так широко, что мне стало боязно, ну как порвётся. – Обратно – через заклинание.

– А раньше сказать не мог?! – Возмутилась я. – Что ещё за заклинание?!

– Да мелочь, козочка. Градуэлес ругадос! Или люгадом… Или вулькаэрис… Ох, запамятовал, голова дырявая. Да ладно тебе пищать-то! Вспомню ещё. Ну, на крайняк загляну в свои бумаги, в Хранилище… Их вроде ещё не выбросили.

– Так ты ещё и не уверен?! – Взревела я к вящей радости Бонсайми. И тут меня осенило: – Так ты и есть тот самый трусоватый профессор?!

– Осторожный. – Обиделся Привратник. – Я ещё согласен на мнительного. Но трусоватый, детка, это всё же чересчур. Это уже хамство. Свинячество, как оно есть.

– Дай только вылезти отсюда. Живой. Я тебе так нахамлю, не обрадуешься. – Мрачно пообещала я, а Ломтик пыхнул ледяным облачком.